Название: Свобода выбора
Автор: Astera Orey
Иллюстратор: KirioSanjouin, ссылка на иллюстрацию
Размер: 15 162 слова
Рейтинг: PG-13
Категория: джен
Жанр: AU, постканон
Персонажи/Пейринг: ОМП, эпизодически Корифей, Солас, Имшаэль и др.
Саммари: Пятьдесят лет после событий ДА:И. Корифей победил; центральная и северо-западная части Тедаса объединены под знаменем Империума. Волк не собирается отступать, и война за мир продолжается - но что могут сделать смертные, когда сражаются боги?
Предупреждения/примечания: AU, постгейм, очень много допущений
Ссылки на скачивание: docx | pdf | fb2
Глава 1 – Измена
Я должен был понять сразу.
Непозволительная беспечность!.. Я должен был понять всё еще у главных ворот Норд Шевин, когда не ощутил привычной зыбкой дрожи в воздухе. Там, где растет красный лириум, воздух всегда колкий, будто пронизанный тысячью лезвий-струн; кажется, сделай лишний вдох – и легкие вскроются изнутри. Но в Норд Шевине пахло лишь дымом костров и сырой после дождя землей.
Хватило бы и нескольких лишних мгновений – стоило лишь прижать ладонь к стене и не почувствовать передающейся от камня вибрации. Эту пограничную заставу выстроили уже после Темных Времен, почти что полвека назад, и лириумные жилы здесь были врезаны глубоко в кладку и грунт. Я хорошо помнил дозорные башни Вейсхаупта, как багряно-алая россыпь хрусталя оплетала внешние стены, основную линию обороны, как смертоносными шипами пробивалась из каменных трещин.
В Норд Шевине не было ни мазка алого – и, проклятье, конечно же, я должен был заметить! Но я спешил, слишком спешил и слишком стремился оказаться в хотя бы относительном тепле после двухдневного гона.
Было далеко за полночь, и дождь хлестал так, что, казалось, небо раскололось вновь и всё целиком пролилось на землю. Я отпустил поводья, позволив коню самому выбирать дорогу – сам я не различал ничего, кроме далеких огней впереди. Хвала Старшему, за Имперским трактом теперь следили хорошо, и размытые дороги почти сразу же по новой засыпали грунтом. Здесь, правда, у самой границы с Орлеем, дела обстояли несколько хуже, но я уже слишком устал, чтобы думать о том, насколько оправдан риск.
Я почти ожидал, что ночь не отпустит меня так просто, но все обошлось. В какой-то миг крепость резко выступила вперед, молчаливая и грозная, черный силуэт на фоне почти такого же черного неба. Но огни на караульных башнях горели ровно и ярко, что было хорошим знаком – оставленный без присмотра пост мог означать лишь вторжение.
Я натянул поводья, свистнул дважды. Со стены сбросили факел, я подвел коня ближе, спешился, ожидая. Переброшенная через плечо широкая алая лента вестового давала мне право прохода, но провоцировать храмовников стал бы только полный глупец.
Глухо скрипнул ворот, тяжелая решетка неторопливо поползла вверх.
– К нам сюда редко добираются гости, – негромко сказал человек по ту сторону. – Что привело тебя в Норд Шевин?
Он был одет в темную мантию мага, и я склонил голову.
– Срочное поручение к магистру, милорд.
– Алеон, – он посторонился, пропуская меня, коротко дал отмашку. Двое других караульных в серых плащах, почти неразличимые в темноте, отступили, не проронив ни слова. – Дождись утра, вестовой. Уже поздний час, и мне не хотелось бы беспокоить магистра. Его здоровье и так пошатнулось в последнее время.
Я действительно хотел бы отложить все до утра. Скакать ночью даже на свежей лошади, даже по Имперскому тракту было не слишком приятным занятием, тем более, что по пути сюда я несколько раз слышал волков.
Но я уже потерял несколько дней, сделав крюк на Безмолвных Равнинах, и каждая минута теперь разменивалась золотом.
– Прошу простить меня, милорд, – сказал я. – Но мое поручение не может ждать.
Наши взгляды встретились.
В иное время за подобную дерзость я мог бы запросто лишиться языка и сгнить на каторге или стать кормом в лириумных садах. Но здесь и сейчас я исполнял волю Старшего, и это давало мне право требовать.
Алеон зло поджал губы, но все же неохотно кивнул.
– Идем, вестовой.
Я молча проследовал за ним, отрешенно поглядывая по сторонам. Больше уже привычка, чем необходимость; вряд ли мне могло что-либо по-настоящему угрожать в крепости, полной храмовников. Взгляд выхватывал из темноты отдельные детали – безликая решетка забрал, серебристый блик на стременах, небрежно сваленная поленница…
На стенах мелькали тени – караульные обходили свои посты.
Какая-то неявная тревожная мысль мелькнула на краю сознания, но я списал ее на усталость. Мне надо было забрать бумаги и как можно быстрее вернуться в Минратос. Вести с Безмолвных Равнин были слишком важными, чтобы их можно было доверить птице или случайному гонцу.
Алеон отворил двери во внутренний двор крепости своим ключом и, пропустив меня, тщательно запер за нами вновь. Коротко указал на незаметный проход справа – узкая витая лестница уводила наверх, на второй ярус угловой башни. Здесь не было бойниц, и редкие факелы едва разгоняли темноту, так что приходилось подниматься почти вслепую.
Я молчал, спиной чувствуя чужой неприязненный взгляд, и почти что заставлял себя не опускать руки на рукоять кинжала.
Оставалось надеяться, что маг тоже помнит свою присягу.
– Жди здесь, – Алеон сухо кивнул на тяжелую дверь из темного дерева. – Я доложу о тебе магистру.
Я молча склонил голову.
Внутри оказалась небольшая комната, обставленная небогато, но удобно и как-то даже уютно; письменный стол с кипой бумаг и книг, два канделябра по бокам, гобелены и даже мягкий вышитый ковер на полу – я еще ни разу не видел подобного в пограничных крепостях храмовников. Разве что парадные гостевые покои Вейсхаупта были обставлены в похожем стиле, но Вейсхаупт все-таки был резиденцией Первого Стража и встречал посетителей и просителей чаще, чем многие благородные дома Минратоса.
Я подошел к узкому окну, зачем-то провел пальцами по холодному металлу решетки. Ставни были закрыты – обычная предосторожность; но мне уже почти до дрожи хотелось выбраться наружу и снова вдохнуть ветер.
Я не любил крепости. В них всегда ощущаешь себя как в ловушке.
– Спокойная ночь в наше время уже стала редкостью, не так ли?
Я торопливо обернулся.
Магистр был стар. Годы беспощадно высеребрили его волосы, собрались частыми морщинами у глаз. Ступая, он опирался на резной посох, но сухие руки его не дрожали – слабость еще не подчинила его себе окончательно, и прозрачный кристалл в навершии все еще тлел искрой дара. Голос его звучал насмешливо и ровно, как, наверное, и десятки лет назад, и взгляд был прямым и уверенным.
Но я увидел там почти нечеловеческую усталость.
И неожиданно – изумление.
– Милорд, – сказал я. Поклонился, отдавая дань уважения. – Прошу простить, что пришлось потревожить ваш сон, но...
– Но долг не знает исключений, – ровно закончил он. Подслеповато сощурился, всматриваясь в мое лицо. – Как твое имя, вестовой? Твое лицо кажется мне знакомым, но моя память уже не та, что была раньше.
– Хейден, – сказал я. – Нет, милорд, мы не встречались.
Он все с тем же недоверчивым изумлением покачал головой.
– Удивительно. Ты так напоминаешь мне одного друга из молодости... Раньше я принял бы подобное за знак судьбы, но возраст делает из людей циников. Что же, оставим это. Так чем я могу служить Старшему?
Заученные слова пришли легко. После семилетних тренировок я не забыл бы доверенное послание даже под пытками.
– Старший говорит: отведённое вам время вышло. Результаты вашего исследования должны быть немедленно доставлены в Минратос.
Повисла тишина.
Магистр смотрел куда-то в сторону, рассеянно поглаживая пальцами узорное древко посоха. Потом вздохнул и поднял голову.
– И ты знаешь, в чем состоит суть этого моего исследования?
Я отрицательно покачал головой. Странное, неприятное ощущение тревоги заставляло сердце биться чаще. Я чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы прямо сейчас получил на руки необходимые бумаги и оказался как можно дальше от Норд Шевин.
– О, – задумчиво отозвался магистр. – Что же, позволь, я наложу печати.
Он прошел к столу и, неторопливо перебрав бумаги, отложил в сторону две исписанных тетради в дорогих кожаных переплетах, пухлых и пахнущих отделанным пергаментом. Усевшись в кресло, подобрал оставленную рядом с перьями сургучную палочку, аккуратно поднес к огню настольной свечи.
Я вздрогнул.
Нет.
– Милорд, – тихо позвал я.
Пожалуйста, пусть я окажусь неправ...
– Я ждал тебя два дня назад, вестовой Хейден, – не оборачиваясь, сказал магистр. – Что же задержало тебя?
Неявное чувство опасности холодным касанием прошлось по спине. Судорожно стиснув в ладони кинжал, я торопливо отступил на полшага назад, пытаясь одновременно рассчитать расстояние до двери. Комната была слишком мала, и я вовсе не был уверен, что успею уклониться.
И еще я отлично знал, что от чар крови и подчинения не спасает сталь.
– Я обнаружил еще один Источник и зеркало в Безмолвных Равнинах. Там были эльфы, те, что без валасслинов, целый военный лагерь. Пришлось сделать крюк, я не мог рисковать.
Тяжелая горячая капля сургуча растеклась по пергаменту.
– Милорд, – сказал я. – В Норд Шевине нет красного лириума.
Я должен был почувствовать это сразу. Что обмануло меня – ночь ли, усталость, или проклятая спешка? Глупец, я забыл о бдительности, добравшись до цели, потому что уже сколько лет никто не осмеливался напасть на пограничные крепости, никто не рисковал пересечь очерченные Старшим рубежи. Да и разве могла найтись сила, что справилась бы с храмовниками?
Разве что крепость открыли изнутри.
– Нет, – негромко отозвался магистр. – В Норд Шевине нет красного лириума. Опусти оружие, вестовой.
И темнота стянула сеть.
Еще с наших безжалостных полевых тренировок, где выживал едва ли каждый третий, я слишком хорошо помнил это проклятое чувство. Мне довелось испытывать его дважды – багровую дымку перед глазами и с ней одновременно удушливый страх утраты контроля. Отчаяние и беспомощность, когда ни тело, ни разум не повинуются тебе больше, потому что твоя собственная кровь предает тебя.
Этому невозможно сопротивляться.
Я разжал ладонь, позволяя кинжалу упасть на пол.
Магистр отложил сургуч и неторопливо поднялся, тяжело опираясь на посох. Повернулся ко мне; левая рука его кровила, и он недовольно поморщился, прижал запястье к груди. Бегло скользнул взглядом по валяющемуся на ковре лезвию, вздохнул, с каким-то ироничным состраданием покачал головой.
– Предатель, – тихо сказал я. – Ты же присягал ему на верность.
Он пожал плечами.
– Лгать столько лет было не так уж просто, вестовой. Но ради моей страны, ради моего друга, которого когда-то убил твой господин... это ничтожная цена. Как и все остальное, что мне пришлось сделать по его приказу. Эльфы, которых ты видел на Равнинах. Сколько их было?
Мне нужно было всего лишь одно мгновение.
Одно мгновение – чтобы он отвлекся, чтобы хотя бы чуть-чуть ослабил путы контроля, чтобы перестала кружиться голова.
– Около двух десятков, – ответил я – не мог не ответить. – Возможно, больше, я не стал подходить ближе. Не уверен, заметили ли они меня.
Я надеялся, что нет. В таком случае каратели могли еще успеть добраться до Равнин до того, как эльфы снимут лагерь. Вести о таких бродячих отрядах уже не раз доходили до Минратоса и Вейсхаупта, но беглые рабы каждый раз уклонялись от открытых сражений, исчезали бесследно – и неизменно появлялись вновь, словно искали что-то.
Конечно, все понимали, что наступит момент, когда им некуда будет отступать, и храмовники наконец-то вырежут их под корень. Я хотел верить, что моя весть поможет приблизить это событие – кара за мятеж могла быть только одна.
Тонкая темно-багровая полоска стекала по запястью магистра.
– Элувиан был цел? – коротко спросил он. – Источник?
Я вспомнил высокое зеркало в два человеческих роста, источавшее серебристое сияние – его было видно издалека теперь, когда время превратило стены святилища в груду валунов и щебня. Деревья и холмы все еще скрывали его от посторонних глаз, но мне тогда просто повезло – повезло взглянуть в нужный миг в нужную сторону и увидеть один-единственный искристый блик.
Это было как посмотреть на солнце вблизи и не ослепнуть.
– Не знаю, – ответил я. Прямой вопрос-приказ не давал мне права на молчание. – Я не стал подходить близко.
Магистр отвернулся, тяжело, тяжелее прежнего, опираясь на посох, подошел к окну. Раздраженно дернув плечом, свободной рукой отодвинул засов и толкнул наружу ставни. Те распахнулись беззвучно, и холодный ночной ветер ворвался внутрь, разметал лежавшие на столе бумаги.
Я вдохнул глубоко – так глубоко, как только мог.
И медленно, преодолевая сопротивление всего мира, стал поднимать левую руку к груди.
– Старший слеп там, где нет лириума, – отрешенно проговорил магистр. Хмыкнул сухо. – Впрочем, он никогда и не был всемогущим. Он не бог и не пророк... отчего же ты так безоговорочно верен ему, вестовой Хейден? Оттого ли, что тебя, что вас всех просто-напросто учили этому с рождения, этой песьей преданности, что не задает вопросов?..
Кристалл с черной живой смолой внутри висел на цепочке под рубашкой. Такой был у каждого вестового Вейсхаупта, небольшой и хрупкий – настолько хрупкий, чтобы можно было легко раздавить пальцами. Надо было только знать, как.
– Может быть, нас просто устроили ответы, – сказал я.
И сжал в руке гладкий холод.
...выдох.
Зачарованное стекло лопнуло почти сразу же, но я не ощутил почти ничего, ни боли, ни страха, когда осколки кристалла впились в ладонь, безжалостно взрезая кожу и плоть. Магия подчинения все еще вилась вокруг жгучими цепями, и душила все, что отличало человека от выпотрошенной куклы.
Но ей оставалось существовать всего лишь несколько мгновений – пока черные капли скверны впитывались в мою кровь.
А потом иная воля, всесокрушающая и грозная, полыхнула изнутри очищающим пламенем. И выжгла всё – и то, что казалось цепями, сорвало, как гнилую паутину.
Иная воля, что была и благословение, и сталь, и бич, хлестнула бескомпромиссным приказом "выживи" и приказом "убей".
Клянусь, я никогда еще не был так счастлив ему повиноваться.
Метательный нож лег в ладонь как влитой, я бросил его почти не глядя; промахнуться с трех шагов было попросту невозможно. Торопливо наклонился за упавшим кинжалом – и тут меня, наконец, догнала боль.
Кажется, я закричал.
Ощущения были такие, словно в спину по одному ввинчивались раскаленные сверла. Яд растекался по телу вместе с кровью, медленно и мучительно выжигая все на своем пути; яд для каждого, на ком не было благословения Старшего.
– Глупец... погибнешь тоже...
Моё – теперь, кажется, уже только и исключительно моё – желание убить этого ублюдка было настолько сильным, что отступила даже боль.
Почти вслепую нащупав и стиснув в ладони кинжал, я рывком поднялся на ноги.
Магистр все еще был жив, хватал губами воздух, дрожащими руками пытаясь зажать рану. Он, словно почуяв опасность, обернулся за мгновение до броска, и нож вошел глубоко в грудную клетку, вскрыл плоть чуть повыше сердца. Но не убил сразу, и с пробитым легким предатель мог бы даже, наверное, дождаться целителей.
Хорошо – я не хотел, чтобы он умер быстро.
Ладонь пульсировала жгучим огнем; жар, как от болотной лихорадки, тяжелыми волнами расходился по телу, скапливался где-то под горлом. Скверна беспощадна – лишь Серые Стражи, прямые вершители воли Старшего, без вреда для себя выносили ее яд.
– Не твоей марионеткой, – хрипло сказал я; по гортани словно возили наждаком. – Бумаги. Где они?
Стоило отдать ему должное – у него еще хватило сил усмехнуться.
Я с трудом добрался до стола – пришлось опереться на спинку кресла; ножом поддел ременные завязки на тетрадях. Острое лезвие легко вспороло кожу, я откинул дорогую обложку, торопливо перелистнул несколько страниц и, не сдержавшись, беззвучно помянул ублюдка по матери.
Проклятье.
– Бумаги, – резко развернувшись, я прижал лезвие к его горлу. – Исследование временного амулета, порученное тебе Старшим, магистр Дориан Павус. Где они?
Я солгал ему тогда – я знал, что мне предстояло доставить. Стражи не славились излишней доверчивостью и предпочитали при возможности проверять даже самых верных. Даже тех, кто служил Империуму уже много десятков лет и на чьей репутации не было ни пятнышка.
Кто-то проверял и меня – я не знал, кто, как и когда; не знал и того, что было записано обо мне в тайных архивах венатори. Первый Страж сказала нам в первый день службы – «оставайтесь непогрешимы».
Всего-то.
– Жаль… – почти беззвучно прошептал магистр. – Мог…
Взгляд у него был уже мутный, направленный куда-то сквозь меня. Все-таки маги чувствуют боль так же, как обычные люди.
И умирают – так же.
Вестовые обычно не участвуют в пытках – на это есть дознаватели, и те, кто служили в Вейсхаупте и Вирантиуме, знали намного больше меня о болевых порогах и о том, как превратить тело в агонизирующий кусок мяса, при этом заставляя его жить. Так ломали для устрашения, для простых же допросов было достаточно красного лириума или скверны – устоять перед всепоглощающей волей Старшего не был способен никто. По крайней мере, я о таких не слышал.
Но у меня не было ни капли лириума, а скверна сейчас растекалась по моей собственной крови.
Сумасшедшая мысль пришла мне в голову, но я решил рискнуть, в любом случае терять было уже нечего. Торопливо закатал у себя рукав на левом запястье и потянулся к ножу.
Но не успел.
Магистр Дориан Павус умер.
Глава 2 – Садовник
Я тяжело прислонился к стене, пересохшими губами хватая воздух. Легкие горели огнем, надо было переждать.
Скверна не убивает сразу, не в таком количестве. У меня было в запасе еще около двух дней перед тем, как начнет отказывать память, и за это время мне надо было успеть как-то сбежать из Норд Шевин и передать весть об измене в Вейсхаупт и Минратос.
И еще оставались беглые эльфы, Источник и пропавшие невесть куда бумаги с исследованием Павуса.
Среди вестовых ходили осторожные слухи, что Старший может видеть и знать все, что видит и знает любой принявший скверну, но слухи – дело всегда ненадежное. Первый Страж Лауретт к таким вещам относилась холодно – порка и колодки напрочь отбивали у зеленых новичков любое желание сплетничать. Старшие Законы отрицали ложь в любом ее виде, а неподтвержденная информация едва ли чем-то от нее отличалась.
Сейчас я не мог позволить себе полагаться на случайность.
Вал Шевин стоял совсем близко, но идти туда было рискованно. То, что агенты венатори не смогли увидеть очаг мятежа у себя под носом, было по меньшей мере подозрительно, а с подозрительными делами лучше дать разобраться карателям. Но я смог бы, наверное, добраться до Холма Охотника, где стоял неваррский форт храмовников – оттуда весть легко и быстро достигнет Минратоса. Попробовать стоило; в любом случае, дорога на юг и запад мне была закрыта.
Оставалось выбраться из крепости.
Магистр Павус в смерти выглядел спокойным. Я обыскал его, но, как и думал, безрезультатно – впрочем, если он действительно успешно лгал Старшему полвека, то вряд ли можно было надеяться на то, что он оставит специально для меня посмертную записку, разоблачающую его план диверсии. Документы на столе тоже не несли никакой важной информации – карты и исторические хроники; ни заметок на полях, ни каких-либо следов или зацепок.
Две тетради, которые магистр собирался передать мне, содержали его мемуары. Мемуары! Стоило признать, у предателя было чувство юмора – если бы я действительно доставил это Старшему, легкой смертью я бы не отделался.
На мгновение опять накатила слабость, пришлось сделать несколько глубоких вдохов и зажмуриться, пережидая приступ. Тело безуспешно пыталось бороться с ядом; я знал, что в какой-то момент вообще вряд ли смогу двигаться. Но по крайней мере, в затылок перестали ввинчиваться раскаленные сверла.
И ко мне пришла еще одна сумасшедшая идея.
Если только мне повезет…
– Взываю к тебе, Старший, – одними губами прошептал я.
Говорят, раньше, в темные века, люди так же молились своему придуманному богу и так же не получали ответа. Но у меня перед ними было однозначное преимущество – мой бог и лорд совершенно точно существовал на самом деле.
И, в отличие от придуманного Создателя, не прощал ошибок.
Время уходило, я почти что чувствовал его тугую пульсацию в висках. На то, чтобы усадить мертвое тело в кресло – сухопарый магистр оказался неожиданно тяжелым – ушла почти минута. И еще минута – на то, чтобы нацедить в пустую плошку крови.
Я не знал, сколько потребуется. Не был уверен даже, что растворившейся во мне скверны хватит, чтобы сломить волю мага.
Но надо было рисковать.
...Взываю к тебе, Старший...
Чуть прихрамывая, я поспешно вышел в коридор и огляделся, стараясь подавить лихорадочную дрожь в руках. Единственный факел у стены чадил, пламя металось нервными всполохами.
– Милорд Алеон, – позвал я. – Магистр просит вас подойти.
Алеон ждал снаружи, и, к счастью, тяжелая добротная дверь и толстые стены крепости надежно скрыли то, что происходило в комнате. Оставалось надеяться, что густой факельный дым и полумрак не позволят ему сразу понять, что на моем дублете осталось немало крови.
На всякий случай отступив на несколько шагов, я склонил голову, как положено низшему. Внутри мягко горели свечи, и магистр Павус безмолвно склонился над столом с бумагами.
– Милорд? – негромко позвал Алеон.
Я ударил его в висок – не слишком сильно, он нужен был живым. Осторожно уложил обмякшее тело на ковер и, раскрыв ножом челюсти, влил ему в рот собственную кровь.
Мгновение – выдох.
Вдох.
...Взываю, Старший...
Алеон дернулся, тонкие пальцы его рефлекторно сжались, вцепились в ворс, словно сведенные судорогой. Кровь багровыми пузырями вспенилась на его губах, он выгнулся дугой, захрипел беззвучно – в распахнувшихся глазах мелькнул животный ужас осознания. Я едва сумел удержать его, когда он забился, отчаянно пытаясь вырваться и выплюнуть – но было поздно, этот яд действует быстро, и воля Старшего уже ломала его.
– Исследование Павуса, – торопливо сказал я. Зрачок его стремительно расширялся и сужался, радужка сменила цвет на черный. – Где сейчас бумаги?
Алеон сопротивлялся еще целых шесть секунд – я считал вместе с ударами сердца, держа кинжал наготове. Концентрация скверны действительно была слишком слабой, в какой-то момент я почти уже решил, что ничего не получится и придется действовать более грязно.
– Ферелден, – свистяще выдохнул Алеон. – На пути в Ферелден...
Проклятье.
– Когда было отправлено послание? – лишь усилием воли я удержал себя от того, чтобы ударить его. – Кто гонец? Говори!
Ненависть в его взгляде была почти осязаемой.
– Два дня назад... С женщиной, эльфийкой. Дженни.
Мне очень хотелось убивать.
Два дня назад – если бы я не сделал крюк на Равнинах, я отставал бы от нее буквально на несколько часов! Сейчас же расстояние между нами было почти что несократимо, и у меня в запасе осталось слишком мало времени, чтобы нагнать ее даже на свежих лошадях. Тем более, что к этому моменту я вряд ли буду достойным противником.
– Как она пойдет? – быстро спросил я. – Орзаммар или Редклиф?
Алеон попытался дотянуться до моего горла.
– Редклиф, – выдохнул он.
Я оставил его мертвым в миле от Норд Шевин. По его приказу караульные беспрекословно открыли ворота крепости и отдали мне свежую лошадь, но за предательство могла быть только одна плата, и в этом я не собирался спорить со Старшими Законами. Смерть от кинжала, к тому же, была намного милосерднее того, что предстояло мне.
Скверна пожирала тело быстрее, чем лесной пожар пожирает сухие деревья. Все сильнее хотелось выцарапать из себя собственную плоть.
Бесценное время утекало сквозь пальцы, и я не знал, что делать.
Я мог бы отправиться на север в Неварру, но это означало упустить последнюю возможность перехватить бумаги. Если бы мне повезло, очень-очень сильно повезло, неизвестную эльфийку Дженни могли задержать у переправы Вал Шевин, да и дорога к Редклифу была не из самых простых даже на хорошем коне. Но здесь я поверил Алеону – северный тракт контролировался Орзаммаром, а Орзаммар не станет нарушать Конкордат со Старшим.
Редклиф же был заброшен уже несколько десятков лет. Первая пограничная крепость венатори, он стал ключевым постом сразу после поражения Самозванца, и храмовники нарастили в нем столько красного лириума, что вода в озере Каленхад застыла поющим хрусталем. Его собирались использовать как основной форт снабжения для атаки на Денерим, но после последнего поражения при Монтсиммаре армия Империума была вынуждена отойти на север, окончательно уступив юг объединенным силам Ферелдена и Орлея.
Но Редклиф, упрямо не спустивший знамя Старшего, в одиночку держал осаду еще три года.
Говорили, жестокость и доблесть там стали единым.
Говорили, когда его защитников осталось меньше десятка, они начали песнь, вплетя в нее свою собственную жизнь и смерть – и после этого ни один враг не смог подойти к Редклифу, не-мертвому и не-живому, оставшемуся вечным стражем и вечным знаменем.
Я не знал, что сейчас происходит в Редклифе. В такие места лучше не соваться без пары-тройки венатори... а лучше не соваться вообще. Коракавус служил тому хорошим примером – даже магистры Минратоса не смогли очистить старую тюрьму и в итоге, бросив эту затею, попросту превратили ее в один из лириумных садов. Алые кристаллы вскрылись, словно нарывы, вспучили землю и разбежались в разные стороны на много миль, и, как говорили храмовники, даже песня там была почти невыносимым криком.
В Коракавусе я тоже не был и искренне надеялся никогда там не оказаться. Служба Старшему была честью, но одна мысль о том, как растущий лириум будет медленно протыкать кожу изнутри и дробить кости, вызывала лишь дрожь.
Неважно. Я должен успеть исполнить хотя бы один долг.
Словно в ответ, тело скрутило новым приступом судороги. Кашель вышел булькающим хрипом, легкие как будто выгрызало изнутри.
Чем же я стану к концу второго дня?
***
Конь был из хороших; я почти сразу же пустил его галопом, и почти два часа он не сбавлял хода. Город остался по правую руку, а впереди меж деревьев уже мелькала белая башня маяка у переправы Вал Шевин – плевать, я натворил уже достаточно глупостей, чтобы решиться на еще одну.
Придется рисковать, Минратос должен был узнать об измене.
На переправе должны были найтись почтовые птицы. Что же, в этот раз я буду осторожнее – и если здесь тоже не осталось лириума, придется искать другой путь передать послание. После этого я смогу пробраться на корабль и пересечь Недремлющее Море и оттуда – насколько хватит сил – скакать до Редклифа.
Отличный план, если не принимать в расчет отведенное мне время.
Воздух здесь пах морем.
И пел – едва ощутимой низкой вибрацией. Мне показалось, что теперь я стал различать ее намного лучше, чем раньше. Впрочем, поручиться было нельзя – и цвета, и звуки перемешивались; то кричали в голове ослепительной яркостью, то сливались в какой-то отвратительный мутный кисель.
Приземистый домик перевозчиков стоял неподалеку от пристани. Я спешился, благодарно похлопал коня по лоснящейся шее. Прихрамывая, добрел до тяжелой двери, и только сейчас заметил на ней грубый стальной замок.
И на всех окнах – заколоченные ставни.
– Не стоит беспокоиться, вестовой, – голос, прозвучавший из-за моей спины, был дружелюбным и мягким. – Они просто ушли отдохнуть в город.
Я торопливо развернулся, выдергивая кинжал из ножен.
Говоривший был мужчиной, с темными волосами и приятными, почти идеально правильными чертами лица. Но что-то неуловимое скользило в его глазах – зыбкая хмарь, не позволявшая сосредоточиться.
– Мне нужна почтовая птица, – ровно сказал я, не опуская руки. – И переправа, как можно быстрее.
Он не двинулся с места и даже не взглянул на оружие, словно бы ничуть не боялся нападения или угроз. Лишь слегка склонил голову набок, рассматривая меня с едва заметной улыбкой.
– Тебя было непросто отыскать, вестовой Хейден, даже для меня. Но ты всегда делал крайне любопытный выбор.
Я вздрогнул.
Понимание пришло вместе с почти животным страхом – я отступил назад, судорожно стиснул в ладони рукоять ножа. Пустая человечья глупость – таких, как он, нельзя было убить простой сталью.
– Садовник.
– Лорд Имшаэль, – легко поправил он. Усмехнулся. – Можешь даже опустить «лорд», я не настолько придирчив к мелочам.
Я промолчал.
Как оказалось, сложно придумать что-то здравое, когда перед тобой стоит первый палач Империума. Старшего боялись, но казнь от рук Старшего всегда была быстрой. Каратели и храмовники могли быть жестоки, но никогда не убивали без приказа. Венатори приносили жертвы, и ритуалы их были насквозь пропитаны кровью, но под нож они клали лишь рабов.
Лорд Имшаэль, Садовник, присматривающий за лириумными садами, где люди обращались живыми кристаллами, был непредсказуем.
К тому же, он не был человеком.
– Ты забавно интересен, Хейден, – с легкой насмешкой сказал Имшаэль. – Все, словно в старые добрые времена. Почему же ты выбрал пойти на юг?
У меня не было ответа, что мог бы меня спасти.
– Надеялся, что успею перехватить гонца у переправы, – хрипло сказал я. Сделав над собой усилие, вложил бесполезное лезвие в ножны, пытаясь не выдать, как дрогнули руки. – Моя вина, милорд... я принимаю, прошу лишь передать Старшему, я видел Источник и беглых эльфов в Безмолвных Равнинах на восток от Тревиса; отряд венатори мог бы…
Он прервал меня, нетерпеливо вскинув ладонь.
И – протянул небольшую чашу.
– Пей, вестовой Хейден, – мягко сказал Имшаэль.
Густая, багровая жидкость с темными разводами. Одинокая вспыхивающая и тут же угасающая алая искра на самом дне.
Что же, было глупо надеяться на снисхождение.
Не ощущая собственных пальцев, я поднес чашу к губам. Кровь терпкой солоноватой горечью осела на языке, расплавленным металлом пролилась в гортань. Затопила легкие, не позволяя ни дышать, ни кричать от боли, и черным липким ядом мучительно стиснула в когтях сердце.
И увлекла за собой.
Я не знал, сколько времени прошло.
Имело ли это вообще какое-либо значение – что такое время и расстояние для того, кто уже мертв?
Время и расстояние не существовали даже тогда, когда из темноты впервые родился свет – и я наблюдал за его рождением. Когда из света родились образ и материя – грозные и величественные – высокие башни и плещущие стяги, и стены домов, и резные плиты под ногами. Когда из образа и материи в единое целое соткались дух и плоть.
И я, задохнувшийся от света и силы, опустился на одно колено.
– Владыка.
Старший выглядел иначе, чем я представлял его. Художники часто изображали его на фресках то магом в алом зареве небес, то властителем в короне на золотом троне, то едва ли не рыцарем впереди огромного войска. Первый Страж Лауретт как-то обмолвилась, что он почти не похож на человека, что облик его может вызвать страх и даже отвращение.
Но только не у Стражей, потом сказала она.
Тогда я принял это просто как истину, еще один закон. Серые Стражи всегда были едины со Старшим, его личные посланники, получавшие приказы напрямую и оттого стоявшие над всеми прочими. Серые Стражи, единственные, кого не убивала скверна, были связаны со Старшим мыслью и волей – величайшая честь, оказываемая лишь лучшим из лучших.
Но сейчас я знал, что Лауретт имела в виду.
Сейчас я слышал песню – и Старший был ее средоточием.
Ее источником. Ее истинным намерением, стремлением и единственно-значимой правдой. Ее рождением и ее перерождением.
Отрицанием смерти.
Отвращение? Страх? Я был готов умереть за него, я был готов убивать за него. Его воля жила во мне продолжением моей собственной – и это было благословением и высшей наградой.
Отчего-то мне показалось, что он знает меня уже давно?
– Значит, время почти вышло, – ровно сказал Старший. Его взгляд был острым и изучающим. – К посвящению и присяге обычно приводят в Вейсхаупте, но сейчас не до традиций. Встань.
Я повиновался.
Очертания вокруг смазывались и плыли, как часто бывает в ускользающем сне. Городские улицы и башни двоились и сменялись высокими колоннами, я видел то тронный зал, то мраморный источник, окруженный зеркалами. Четкой была лишь фигура Старшего, нечеловечески высокая, длинные тонкие руки, изрезанные темно-багровыми лириумными струпьями.
И песня – глубокие низкие ноты.
Песня задавала вопрос.
– Я видел Источник на пути к Норд Шевин, милорд, – покорно ответил я. – Около двадцати миль к востоку от Тревиса, в роще между холмами. Не знаю, пуст ли он, я не смог подойти близко, но зеркало уцелело. Там встали лагерем беглые эльфы, те, что без валасслинов; около двух десятков, может, больше.
– Элувиан, – произнес Старший; незнакомое слово прозвенело чуждой резкой нотой. – Хорошо. Венатори вышлют туда людей.
Двух легионов было бы достаточно, чтобы разобраться с ними. Сборные отряды боевых магов и охотников не знали себе равных еще во время войны с Самозванцем, и разве беглые рабы могли им противопоставить хоть что-нибудь?
Песня отозвалась глухим рокотом.
– Фен`Харел сделал свой ход, и времени все меньше. Бумаги с исследованием Павуса должны быть немедленно доставлены в Минратос, Страж.
– Бумаги потеряны, милорд, – ровно сказал я.
Измена одного из доверенных магистров, не раскрытая даже ложей венатори – как далеко она разрослась?..
Старший слушал молча, но я ощущал его волю, словно свою – и холодный гнев из тех, что обращаются не знающим промаха и не знающим пощады клинком. Холодный гнев и обжигающая ярость звенели в каждой ноте песни, все громче и громче, почти что причиняя боль; я говорил, пытаясь не сорваться на крик.
Лишь однажды я видел гнев Старшего – тогда целую деревню, осмелившуюся вопреки закону спрятать от карателей отряд раненых орлейских солдат, стерло с земли огненным дождем.
Там все были виновны, сказал нам той ночью Страж-Командор. И те, кто укрыли врагов, и те, кто смолчал.
Промолчавшие – виновны больше всего.
– Имшаэль вернется в Норд Шевин, – наконец сухо и жестко сказал Старший. – Предатели будут наказаны.
Это было гораздо хуже огненной смерти. Наверное, я предпочел бы сгореть заживо, чем попасть в руки Садовника.
Я встретил взгляд владыки – и не посмел отвести глаз.
– Поручение должно быть исполнено, Страж, – холодный голос Старшего хлестнул бичом. – Любой ценой, и даже если весь Минратос придется обрушить в бездну. Имшаэль проведет тебя иным путем, тот позволит выиграть время, а красный лириум Редклифа все еще охраняет проход. Не подведи меня – расплата может оказаться больше, чем твоя жизнь.
Стиснув кулаки, я склонил голову.
Это было намного больше, чем то, что на что я мог позволить себе надеяться.
Глава 3 – Война трех фронтов
…Мягкое покачивание убаюкивало.
Хотелось ни о чем не думать, слушать тихий плеск волн и скрип древесины. Ветер пах той пьянящей свежестью, что свойственна лишь морю; редкие брызги холодом дразнили кожу. Где-то над головой туго хлопали паруса.
Дернувшись, я открыл глаза и, рывком сев, потянулся к кинжалу.
– Не стоит беспокоиться, – дружелюбно сказал Имшаэль. Он расположился рядом с тюками и лежаками, расслабленно опираясь на фальшборт и довольно жмурясь от солнца. – Через несколько часов мы подойдем к южной пристани, а там уже рукой подать до Халамширала.
Корабль шел вперед уверенно и ровно, белоснежными крыльями распластав паруса по ветру. Широкоплечий загорелый боцман с длинным тонким шрамом через всю щеку лениво покрикивал на рабов-матросов, перетаскивавших в трюм грубо сколоченные деревянные бочки. Вокруг, на сколько хватало взгляда, не было ничего, кроме воды.
Я никак не мог понять, что происходит.
– Милорд...
– Ты проспал трое суток, – невозмутимо отозвался Имшаэль. – Но, как мне помнится, тебе очень нужна была переправа, Страж Хейден?
Дышалось восхитительно легко, и грудь больше не пережимали невидимые тугие жгуты. Я вообще не чувствовал ноющей боли, ставшей уже почти привычной за последние часы после бегства из Норд Шевина. Легкие больше не жгло огнем, и цвета не смешивались в грязную кашу, напротив, став словно бы ярче и чище.
И я только что говорил со Старшим и остался жив.
Я осторожно посмотрел на Садовника.
– Можешь считать это преждевременным подарком, – фыркнул Имшаэль. – Но твои вести были действительно важны, и нельзя было позволить тебе обратиться в вурдалака. На войне не всех получается провести через посвящение по всем правилам официальных церемоний, иногда приходится работать в полевых условиях... Итак, что же приказал тебе Старший?
Я посмотрел вперед, где на горизонте, поднимаясь все выше, синела полоска суши. Песня и воля, что теперь были мной, отозвались уверенно и резко.
– Закончить задание.
Сон – я знал, что все Стражи, прошедшие посвящение, видят этот сон – все еще стоял у меня перед глазами. Я помнил все детали, словно они остались навеки выжжены в памяти; как сплетались тени и свет, как горела сила в руках Старшего. Я помнил его голос, каждое слово – мне казалось, я мог бы услышать его даже теперь, за десятки миль от Минратоса. Я ощущал его волю как часть себя.
Стражей никогда не пытались подкупить или склонить к предательству, и в этом было чуть больше, чем просто их легендарная верность клятве.
Скверна соединилась с кровью, и кровь приняла ее.
– Милорд, – сказал я, – Старший говорил, до Редклифа есть другой путь.
Если действительно прошло трое суток, эльфийка Дженни, скорее всего, уже достигла берега и сейчас находится на южном пути к Ферелдену. Но даже если мы пришвартуемся через несколько часов, время будет безнадежно упущено; даже лучшие кони не дадут необходимой форы.
Имшаэль мягко улыбнулся мне – и неосознанный страх холодом спустился по позвоночнику. Слишком, слишком нечеловеческим был его взгляд.
– Да, есть другой, короткий путь, – произнес он. – Поиграем в салки с Ужасным Волком, Страж, это будет забавно.
Если это была метафора, я ее не понял.
Имшаэль тяжело вздохнул.
– Ужасный Волк. Фен`Харел. Фенрир. Ну последнее имя ты просто обязан знать, даже в низших школах сейчас обучают основам старого тевена!
Здесь он был прав, но между основами и уверенным знанием разница была достаточно велика. Пожалуй, я мог бы понять общий смысл не слишком сложных текстов, но говорить на старом тевене не рискнул бы из опасений случайно оскорбить собеседника. Счастье, что Старший, хвала ему, решил не проверять, насколько я был прилежен в учебе.
Но, как ни странно, имя «Фенрир» действительно осталось в памяти.
– ...Созвездие? – очень аккуратно предположил я.
Имшаэль посмотрел на меня с насмешливым сочувствием.
– Ладно, – фыркнул он. – В конце концов, у нас впереди еще несколько часов пути, и мне положительно нечем заняться, кроме как раскрывать смертным великие тайны бытия. Что же, начнем, пожалуй, с того, что ваши архивы венатори именуют «войной трех фронтов».
Я честно постарался вспомнить все, что пожилой низенький клирик при дворовой школе когда-то рассказывал об истории и прикладной философии, но без особых результатов. Как и большинство тогдашних сорванцов, меня намного больше интересовали арбалеты и клинки, чем пыльные страницы. К тому же, к архивам венатори – если это были действительно те самые полумифические тайные архивы – допускались лишь избранные. В число которых я, разумеется, не входил.
– Война трех фронтов началась полвека назад с пробуждением Фенрира, – менторским тоном сообщил Имшаэль, – и с переменным успехом продолжается до сих пор, о чем большинство вас, смертных, даже не подозревает. Если очень упрощенно, то в ней участвуют три заинтересованные стороны, которые, хм, достаточно противоположно представляют себе будущий Тедас. Старший, свободные народы и Фенрир.
Понятнее не стало.
– Свободные народы это... еретики? – на всякий случай уточнил я. – Те, кто верят в Андрасте даже после поражения Самозванца?
Имшаэль лениво кивнул.
– Да, Ферелден и Орлей – то, что от них осталось. Кусочек Вольной Марки, кусочек Ривейна, Сегерон. Кстати, я бы не советовал на той стороне Недремлющего Моря называть Инквизитора Тревельяна Самозванцем, там его считают мучеником и героем. Забавно все получилось.
Я не совсем понял, о чем он говорит, и решил на всякий случай промолчать.
Бабка рассказывала мне об Андрасте – мне и остальным деревенским щенкам-молокососам, старшему из нас было девять. Но ни Андрасте, ни Создатель не спасли их от случайной банды разбойников, по пьяни спаливших полдеревни. Разбойников, которых вскоре после этого безжалостно вырезал посланный Вейсхауптом отряд карателей.
– На что они надеются? – вслух спросил я.
Имшаэль пожал плечами.
– Тем, кто никогда не владел магией, не очень по нраву магократия и внезапная смена власти, знаешь ли. Их вполне устраивал старый порядок вещей, а единоличное правление Старшего не приемлет подобных компромиссов.
– Впрочем, – усмехнувшись, добавил он, – Старший рано или поздно уничтожил бы их, если бы в игру не вступил Фенрир. Ты никогда не задумывался, почему армия красных храмовников так охотно сдала позиции?
Я понял, что он имел в виду поражение при Монтсиммаре, после которого Империум потерял Редклиф и южные земли.
Признанных архивариусами и известных мне причин тому было достаточно много. Войска Ферелдена сумели, наконец, прорвать оборону Редклифа и накануне сражения объединиться с орлейскими шевалье. Красные храмовники еще несколько суток удерживали фронт, ожидая подкреплений из Минратоса, что должны были прийти морем. Лишь потом стало известно, что корабли наткнулись на флот кунари и почти все пошли ко дну еще у Ривейна.
– Не пришла помощь? – предположил я.
Имшаэль как-то неопределенно хмыкнул.
– У Старшего было много фокусов в рукаве. Нет, храмовникам было приказано отступить к северному берегу... после того, как к ферелденской армии, как раз перед тем, как та сумела прорвать оборону Редклифа, присоединились отряды эльфов.
Я этого не знал.
– Звучит, как ересь, верно? И насколько, верный Страж, ты близок к тому, чтобы поверить, что Старший дрогнул перед беглыми рабами? Но вот тебе еще одна ересь – Фенрир жил в этом мире еще до того, как здесь появился красный лириум, и он очень, очень хочет вернуть тот мир обратно.
Несколько мгновений я молчал, не решаясь задать вопрос. На самом деле за такой вопрос в Вейсхаупте вполне можно было получить плетей и пару ночей в карцере, но разве Садовник стал бы рассказывать все это, если бы не...
– Фенрир сильнее Старшего? – почти беззвучно спросил я.
Имшаэль засмеялся.
– Спроси сам, когда дернешь его за хвост. И потом убегай, Страж, убегай поскорее; Старший удерживает этот мир на грани бездны уже полвека, но тебе я пока что не советовал бы драться с волками.
Мы подошли к пристани через неполный час. В голове у меня все еще была полная сумятица из еретиков, волков и красного лириума, но Имшаэль теперь больше отмалчивался и на мои попытки узнать чуть больше лишь насмешливо качал головой. В конце концов, я сдался – моя задача была лишь в том, чтобы перехватить бумаги Павуса, а в делах магов все равно смогли бы разобраться лишь сами маги.
Низкий капюшон плаща удобно скрывал лицо – я не думал, что здесь меня может кто-нибудь узнать, но на чужой земле, земле, не признающей Старшие Законы, я невольно чувствовал себя неуверенно. Пусть даже этот порт постоянно переходил от одной местной пиратской банды к другой, и золото имело здесь намного больший вес, чем имя Старшего или клинки орлейских шевалье.
Такие места были хуже любой помойной ямы.
Имшаэль легко спустился по сходням следом, казалось, ничуть не беспокоясь о том, что его могут узнать. Равнодушно отмахнулся от капитана, и тот, уже оскалившись было, вдруг отчего-то осекся и отступил, и, молча отвернувшись, торопливо скрылся в трюме.
Я подобрал с тюков второй плащ, на мгновение встретившись с Имшаэлем взглядом. И под гладкой светлой кожей его лица внезапно увидел совсем иное – мертвую плоть, напрочь изъеденную черными червоточинами. Чернота истекала из них, как гной из раны, и безжалостно не-пустые провалы глазниц вели в никуда, в саму бездну.
Гнилые губы растянулись в оскале.
Я не отшатнулся лишь потому что не смог, все тело оказалось словно заковано в камень. Не смог даже вскрикнуть.
– Не отставай, Страж.
Я сморгнул.
Имшаэль улыбался как всегда легко и беспечно, и на его лице не было ни следа порчи.
– В город не пойдем, – сказал он. – Хотелось бы, конечно, показать тебе картинную галерею Зимнего Дворца, но в Халамширале полным-полно эльфов. А ты, мой дорогой Страж, едва ли сможешь смотреть на них как на равных, и кто-нибудь непременно этим заинтересуется.
– Если это необходимо...
Он не дал мне закончить, нетерпеливо махнул рукой.
– Идем, здесь недалеко. О, если бы ты только знал, сколько всего чудесного попадает на пиратские склады! Например, несколько лет назад "Веселая вдова" взяла на абордаж одно судно с Сегерона. Команду перебили, корабль пустили на дно, груз гаатлока разошелся на черных рынках. Там еще были огромные зеркала, несколько расколотых и одно целое, им расплатились за док и ремонт и забыли, оставили пылиться на складе.
Я вспомнил это слово, чуждое и странно знакомое, словно холодный голос Старшего вновь произнес его прямо у меня в голове.
Элувиан.
Я знал, что зеркала-элувианы важны, даже очень важны – об их местонахождении требовалось немедленно сообщать в Минратос и Вейсхаупт, и сокрытие приравнивалось к измене. Но в чем именно заключалась их важность и ценность, я не имел ни малейшего представления, и особо не стремился узнать. Венатори – а в том, что зеркала были связаны с магией, сомневаться не приходилось – ревностно стерегли свои секреты, и мне вовсе не хотелось в один день оказаться в пыточной камере.
Но теперь я был Стражем, и у меня был прямой приказ Старшего, и...
– Что такое элувиан? – осторожно спросил я.
– Дверь, – усмехнулся Имшаэль. – Тебе же нужен был короткий путь? Так вот, короче этого была бы только развертка теневых струн, но до этого ваш скудный смертный разум еще не созрел.
Я решил пока что воздержаться от новых вопросов.
Под ногами поскрипывали мокрые доски – мы шли вдоль пристани, направляясь куда-то к западной части порта. Имшаэль шагал уверенно, как будто уже не раз ходил этой дорогой, я просто старался не отставать и поглядывать по сторонам. Метательный нож холодил ладонь; но одно упущенное мгновение могло стоить мне жизни, и я не собирался рисковать. Что до Садовника – казалось, тому было попросту плевать.
Вокруг беспорядочно суетились люди, перетаскивая, разгружая, загружая, торгуясь до хрип и устраивая потасовки прямо у сходней. В копошащейся толпе никто не обращал на нас внимания – все были слишком заняты своими делами. К тому же, здесь и так хватало, на кого поглазеть: огромные, с разукрашенными рогами кунари – в Империуме я видел их лишь в лириумных шахтах; худые эльфы без рабских ошейников, гномы, деловито и сноровисто разбиравшие привезенные товары – они, единственные, пожалуй, немного напоминали о доках Минратоса. Они – и люди, конечно, но тех мне больше всего сейчас хотелось обойти по широкой дуге. К ереси инорасцев еще относились со снисхождением, но человек, отрицающий власть Старшего, отрицающий Старшие Законы...
...чужая воля полыхнула в груди обжигающим холодом и гневом, и я, задохнувшись, с трудом подавил порыв разбавить морскую воду чьей-нибудь кровью.
Стиснув зубы, выровнял шаг – не время.
Несколько раз мне чудились слабые отголоски вибрирующей песни, слишком знакомый низкий тон. Лишь почти у самых складов я, наконец, понял – красный лириум был и здесь, шел по рукам контрабандой. Только растертый в пыль и порошок, разведенный в мутное месиво – но все еще зовущий. Зов, от которого защищало лишь благословение Старшего, медленно сводил с ума; заставляя убивать за лишнюю каплю дозы. Неудивительно, что даже еретики не смогли полностью вытравить это на своей земле.
– Будет легко, – не оборачиваясь, вдруг насмешливо сообщил Имшаэль.
Портовые склады напоминали потревоженный улей, грязный, бесцеремонный и шумливый. В такой толпе ничего не стоило получить кинжал под ребра, и я вряд ли успел бы в случае чего уклониться от удара.
К тому же я не очень представлял себе, как пройти через кордон охраны.
Боковую дверь с тяжелым висячим замком сторожили двое, невысокий поджарый мужчина и кунари с исполосованной бугрящимися шрамами грудью. Имшаэль остановился за мгновение до того, как арбалет уперся ему в грудь и мягко улыбнулся.
– Разве так встречают старых друзей, Ротран?
У мужчины были глаза хладнокровного убийцы, но мне показалось, что он вздрогнул.
– Ты…
– Особенно, друзей, которым ты должен, – еще мягче добавил Имшаэль.
Кунари повернул голову, взглянул вопросительно. Я крепче стиснул под плащом рукоять кинжала – шрамы на его груди были слишком опасной отметиной. Так на шахтах Империума наказывали бунтовщиков; привязывали к раскаленной решетке, так что кожа слазила лохмотьями.
– Что тебе надо? – тихо спросил Ротран.
– О, сущий пустяк, – беспечно улыбнулся Имшаэль. – Всего лишь взглянуть на старый груз «Вдовы»... Фаренса Рыжая тогда была ее капитаном, такая славная, славная девочка. Жаль, что закончила как все смертные.
Кунари оскалился, вновь поднимая арбалет, но Ротран даже не взглянул на него.
– И долг будет выплачен?
Имшаэль кивнул.
Я уже понимал, что нас впустят. Признаться, окажись я на его месте, я тоже был бы готов на очень многое, лишь бы покрыть долг Садовнику – а человек с глазами убийцы, судя по всему, отлично знал, с кем имеет дело.
– Идем, – ровно сказал Ротран.
Склад оказался завален разнообразным хламом, начиная от древних золотых подсвечников с обломанными ручками и заканчивая изогнутым хребтом какого-то животного. Зеркало стояло у самой стены, заставленное длинными досками – мне пришлось несколько минут повозиться, оттаскивая все это добро подальше. Ротран помогать не стал, остался ждать у входа.
Элувиан оказался огромным; даже в покоях магистров Минратоса я не видел ничего подобного. Когда Имшаэль сдернул с него запылившийся и выцветший бархатный чехол, мне показалось, что темно-лиловая поверхность зеркала пошла едва заметной рябью.
И она ничего не отражала.
– Нет, свет здесь не при чем, – усмехнулся Имшаэль, словно читал мысли. – Хотя, конечно, при чем, но не будем пока трогать сложные материи. Твоя дверь, Страж, все как было обещано. Надо только ее открыть.
Я смотрел, как он каким-то незнакомым ласкающим жестом провел раскрытой ладонью вдоль резной рамы. И странная рябь как будто усилилась, растекаясь по всей поверхности зеркала тягучими ровными волнами.
И песня в моей крови отозвалась ей и запела в унисон.
– Представь, что на самом деле две точки пространства разделяют не дни пути, а всего один шаг, – не оборачиваясь, негромко сказал Имшаэль. – Ты открываешь одну дверь и оказываешься на перекрестке, открываешь вторую дверь – и ты уже там, куда хотел попасть. Тебе нужно лишь выбрать правильную дверь и не попасться в лапы волку.
Рябь сошлась в центре и стала закручиваться темным водоворотом. Я едва сумел отвести взгляд; казалось, что если коснуться его рукой, то зеркало сожрет тебя, затянет внутрь, в пустой абсолют бездны.
Такая же бездна была в глазницах Имшаэля.
– Что это? – одними губами проговорил я. Голос не слушался.
– Еще немножко сложных материй. Внепространственно-вневременной карман, если тебе интересно, хоть не думаю, что это знание поможет тебе выжить. Перекресток и его пути сейчас – владения Фенрира, и у тебя будет очень-очень мало времени, Страж.
Я абсолютно ничего не понимал.
– В Минратосе хранятся десятки таких зеркал. Почему...
– Потому что элувианы уже не открыть без благословления Фенрира, и лишь о некоторых он пока не знает, – нетерпеливо отозвался Имшаэль, продолжая колдовать над рамой. – О дверях, за которыми стена.
Он внезапно хихикнул.
– Но даже эту стену можно обратить проходом.
Смотреть на зеркало теперь было практически невозможно, начинала кружиться голова. Тягучие вязкие волны закручивались в водовороты, те обращались дырами куда-то в лиловую черноту и бездну – и желание оказаться как можно дальше отсюда было практически невыносимым.
И не менее невыносимым было желание шагнуть бездне навстречу.
Имшаэль как-то незаметно отступил в сторону и оказался за моей спиной; я успел увидеть лишь взметнувшуюся по стене зыбкую серую тень. Коротко сжал длинными сухими пальцами мое плечо – прикосновение обожгло, как раскаленным клеймом – и вкрадчиво шепнул:
– Выбор за тобой, Страж.
И чернота выплеснулась из зеркала и поглотила все.
Глава 4 – Серый, алый
Сперва мне показалось, что я ослеп.
Мир вокруг выцвел в серый – серой была земля, серым было тусклое солнце на таком же тусклом небе. Я видел разбросанные вдалеке серебряные огоньки, но кроме них не было ничего. Здесь жил туман, один туман; настолько плотный, что я едва мог различить что-либо на расстоянии нескольких шагов.
Страх разросся в груди тяжелым комом, я отшатнулся назад, судорожно пытаясь вспомнить, как это – видеть цвет. Черная рама зеркала-элувиана за моей спиной, я помнил, с другой стороны была инкрустирована золотом, и сейчас даже этого было бы достаточно, одного-единственного блика...
Но ровная амальгама под моими пальцами оказалась мутной и холодной. И такой же невзрачно-серой, как и все вокруг.
Я стоял один в мертвом мире, в котором не было ничего, кроме тумана. И дверь не собиралась выпускать меня обратно.
Зажмурившись, я обратился к последнему, что осталось.
...взываю, Старший...
Песня и воля во мне отозвались сразу, прогремели внутри торжествующим гимном силы. Задохнувшись, я запрокинул голову, жадно глотая каждую ноту. Судорожно втянул воздух, полную грудь, ощущая, как неохотно отпускают невидимые жгуты.
Цвет так и не вернулся, но серый обрел контрастность, и тени как будто стали глубже. Не тот мир, к которому я привык, но, по крайней мере, я больше не ощущал себя выброшенной на берег рыбой.
Есть определенные и весьма веские причины, почему обычным людям не стоит связываться с магией. Обычно это все имеет крайне нехорошие последствия.
Каменная тропа под ногами выглядела странно. Не удержавшись, я наклонился, потер один из мелких булыжников пальцами – ощущения были такие, словно это был не камень, а застывшая смола. Сорвал росшую из трещин травинку – та как будто хрустнула, ломаясь. И зазвенела мелодично и тонко.
Где-то в тот самый момент я очень отчетливо вспомнил предупреждения Садовника о волках.
Ох.
Я торопливо распрямился, на всякий случай еще раз оглянулся на потускневшее зеркало и осторожно шагнул вперед, в туман, ориентируясь на слабый блик света. Вряд ли волки, если они действительно здесь водятся, ощущают себя так же дерьмово. Если я хоть что-то понял из слов Имшаэля, я влез без приглашения на чужую территорию, и учитывая то, что я теперь знал о Фенрире, меня вряд ли мог ждать хороший прием.
Мне нужна была другая дверь. Дверь, которая вывела бы меня к Редклифу.
Оставалось придумать, как ее найти.
Туман был настолько плотным, что казалось, будто бредешь по горло в воде. Я шел, стиснув зубы и сосредоточившись на счете – шаг, еще шаг, еще. Пятьдесят шагов – и я дойду до другого зеркала; я уже мог различить выступавшие над пеленой очертания рамы. Исходящее от него свечение внушало слабую надежду на то, что магия элувиана еще жива. И если мне очень сильно повезет, это окажется та самая дверь, что мне нужна. И она согласится меня пропустить.
Что делать, если мне не повезет, я не знал.
Серебряный блеск был уже совсем близко. Решив, что, в случае чего, упредить удар мне все равно не удастся, я пошел быстрее, разгребая туман руками. И, наконец-то выбравшись из сизой пелены, с облегчением отряхнул ладони.
Это новое зеркало выглядело почти так же, как и то, через которое я прошел сюда, лишь поверхность его была словно затянута льдом. Лед стекал на землю, и изморозь искусным узором покрывала плиты. Но я, стоя на расстоянии двух шагов, не чувствовал холода.
Ну что же.
На всякий случай я еще раз без особой надежды огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь очевидной подсказки. И, ожидаемо ничего не увидев, набрал в грудь воздуха и шагнул вперед, приложив ладонь к зеркальной поверхности.
Лед обжег кожу невыносимым холодом, жадно вгрызся в плоть. От неожиданности и резкой боли я отшатнулся прочь, едва удержавшись от вскрика, торопливо выдернул из ножен кинжал. На серебре остался кровавый отпечаток – казалось, кровь разъедает лед.
И к нему потянулась рука, тонкая, с длинными изящными пальцами.
Потянулась с другой стороны.
– Фен’Харел допустил человека на Перекресток?
Я отступил еще на шаг, замер, готовый броситься, ударить и убить.
То, что отражалось в зеркале, не было мной. Лед пошел мелкими трещинами там, где осталась кровь, выцвел, и поверхность прояснилась, позволяя разглядеть невысокого худого мужчину со светлыми волосами до плеч. На первый взгляд ему было около сорока, серые глаза смотрели требовательно и остро.
Он был мне незнаком, но он был одет в одежды тевинтерского магистра, и плащ на его плече был заколот фибулой в виде алого дракона. Я узнал ее сразу, знак первой ложи венатори.
– Я Серый Страж, милорд, – глухо сказал я.
Он едва заметно вздрогнул и шагнул ближе, почти вплотную, прижавшись к стеклу обеими ладонями.
– Старший послал тебя?
Я кивнул. Он торопливо вскинул руку.
– Не говори мне о своей задаче, Страж – у Фен’Харела слишком много ушей. Но раз ты здесь, значит, Старший все еще сражается… хорошо. Значит, у этого мира еще есть надежда.
Зеркало вновь понемногу начало мутнеть; лед отвоевывал себе свое. Мгновение поколебавшись, я протянул руку вновь, сжал зубы – ощущения были такие, словно я держал раскаленные угли. Но в Вейсхаупте учили переносить боль; вестовых не хранила воля Старшего, а орлейские дознаватели знали о пытках не меньше тевинтерских и были не менее упорны. Нельзя было допустить, чтобы сведения попали к врагу, и свой порог я знал хорошо.
К счастью, сейчас я мог отделаться малой кровью.
– Ты теряешь время, Страж, – негромко сказал магистр. – Мне все равно не уйти отсюда, пока жив Фен’Харел.
Он мог лгать, конечно же.
Он мог быть таким же предателем, как и Павус, и разве у меня было право верить – особенно здесь, где сам мир был врагом? Я действительно терял время; мне надо было развернуться и спешить дальше, к следующему блику, надеясь на то, что, может, там откроется проход.
Но песня и воля во мне молчали.
И он тоже не отводил взгляда и не отнимал руки – нас разделяла лишь тонкая полоска льдистого стекла.
– Кто ты, милорд? – спросил я.
– Фейнриэль, – ответил он; торопливо, словно до конца не доверяя собственной памяти. – Фейнриэль, из первой ложи венатори. Мы искали способ перехватить контроль над Перекрестком из Тени, но во снах волк всегда сильнее человека. Он опечатал элувианы, и я больше не могу покинуть это место… впрочем, другим повезло намного меньше.
Он замолчал на мгновение, потом встряхнул головой.
– Но ты не сновидец… кто открыл тебе проход сюда?
Я сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за его спиной, но безуспешно. Туман серой пеленой плыл и там; создавалось впечатление, что ему одному не помеха ни раскаленный лед, ни зеркальная амальгама.
– Садовник по-прежнему служит Старшему, – ответил я. Голос все же сорвался, было очень больно.
Фейнриэль дернул плечом.
– Имшаэль никому не служит, и у него всегда свои цели. Доверять ему так же опасно, как доверять самой Тени. Старший всего лишь удобен ему; удобнее, чем Фен’Харел, в чьем мире ему не будет места, и удобнее, чем свободные народы, потому что они сейчас не более чем досадная помеха. Если Старший падет, Фен’Харел раздавит их как мошкару.
– Тогда почему они сражаются с нами? – хрипло спросил я. – Если ты говоришь правду…
– Правда проста, – с едва ощутимым раздражением фыркнул Фейнриэль. – Они отрекались от магии сотни лет, оставили от нее лишь слово, и даже этого слова они боятся как огня. Что они могут противопоставить тому, кто способен изменить само строение мира? Даже вся сила Магистерия – лишь детские забавы по сравнению с тем, что может Фен’Харел.
Я на мгновение прикрыл глаза, пытаясь уложить в голове новые знания. В отчаянном упорстве Ферелдена и Орлея мог быть лишь один смысл – надежда на то, что их враги измотают себя в сражении, и они смогут как-нибудь добить победителя, пусть даже ударив со спины. Впрочем, имеет ли смысл говорить о чести, если речь идет о будущем мира?
Ради этого призрачного шанса они отказались встать под знамена Старшего… и кто знает, может, это могло бы стать перевесом.
Впрочем, вряд ли войска свободных народов знали, против кого именно они сражаются. Это только Красный Генерал мог открыто позвать за собой на бой без надежды на победу.
И надежда, и победа пришли следом за ним.
– Хорошо, что здесь нет времени, – неожиданно тихо сказал Фейнриэль. – Или я уже потерял ему счет?.. Неважно. Страж, ты должен уходить, здесь тебе не справиться с Фен’Харелом и его людьми.
Багровые капли стекали из под моей ладони, выжигали во льду дорожки и замерзали, так и не достигнув земли.
– Я могу помочь тебе? – прямо спросил я. – Если нужно больше крови…
Я не знал, что я могу сделать для него. Я не был магом, и песня Старшего во мне молчала – а без нее я был слеп и глух во всем, что не касалось обычного клинка. Но просто бросить его здесь было слишком… неправильно.
Автор: Astera Orey
Иллюстратор: KirioSanjouin, ссылка на иллюстрацию
Размер: 15 162 слова
Рейтинг: PG-13
Категория: джен
Жанр: AU, постканон
Персонажи/Пейринг: ОМП, эпизодически Корифей, Солас, Имшаэль и др.
Саммари: Пятьдесят лет после событий ДА:И. Корифей победил; центральная и северо-западная части Тедаса объединены под знаменем Империума. Волк не собирается отступать, и война за мир продолжается - но что могут сделать смертные, когда сражаются боги?
Предупреждения/примечания: AU, постгейм, очень много допущений
Ссылки на скачивание: docx | pdf | fb2
Я должен был понять сразу.
Непозволительная беспечность!.. Я должен был понять всё еще у главных ворот Норд Шевин, когда не ощутил привычной зыбкой дрожи в воздухе. Там, где растет красный лириум, воздух всегда колкий, будто пронизанный тысячью лезвий-струн; кажется, сделай лишний вдох – и легкие вскроются изнутри. Но в Норд Шевине пахло лишь дымом костров и сырой после дождя землей.
Хватило бы и нескольких лишних мгновений – стоило лишь прижать ладонь к стене и не почувствовать передающейся от камня вибрации. Эту пограничную заставу выстроили уже после Темных Времен, почти что полвека назад, и лириумные жилы здесь были врезаны глубоко в кладку и грунт. Я хорошо помнил дозорные башни Вейсхаупта, как багряно-алая россыпь хрусталя оплетала внешние стены, основную линию обороны, как смертоносными шипами пробивалась из каменных трещин.
В Норд Шевине не было ни мазка алого – и, проклятье, конечно же, я должен был заметить! Но я спешил, слишком спешил и слишком стремился оказаться в хотя бы относительном тепле после двухдневного гона.
Было далеко за полночь, и дождь хлестал так, что, казалось, небо раскололось вновь и всё целиком пролилось на землю. Я отпустил поводья, позволив коню самому выбирать дорогу – сам я не различал ничего, кроме далеких огней впереди. Хвала Старшему, за Имперским трактом теперь следили хорошо, и размытые дороги почти сразу же по новой засыпали грунтом. Здесь, правда, у самой границы с Орлеем, дела обстояли несколько хуже, но я уже слишком устал, чтобы думать о том, насколько оправдан риск.
Я почти ожидал, что ночь не отпустит меня так просто, но все обошлось. В какой-то миг крепость резко выступила вперед, молчаливая и грозная, черный силуэт на фоне почти такого же черного неба. Но огни на караульных башнях горели ровно и ярко, что было хорошим знаком – оставленный без присмотра пост мог означать лишь вторжение.
Я натянул поводья, свистнул дважды. Со стены сбросили факел, я подвел коня ближе, спешился, ожидая. Переброшенная через плечо широкая алая лента вестового давала мне право прохода, но провоцировать храмовников стал бы только полный глупец.
Глухо скрипнул ворот, тяжелая решетка неторопливо поползла вверх.
– К нам сюда редко добираются гости, – негромко сказал человек по ту сторону. – Что привело тебя в Норд Шевин?
Он был одет в темную мантию мага, и я склонил голову.
– Срочное поручение к магистру, милорд.
– Алеон, – он посторонился, пропуская меня, коротко дал отмашку. Двое других караульных в серых плащах, почти неразличимые в темноте, отступили, не проронив ни слова. – Дождись утра, вестовой. Уже поздний час, и мне не хотелось бы беспокоить магистра. Его здоровье и так пошатнулось в последнее время.
Я действительно хотел бы отложить все до утра. Скакать ночью даже на свежей лошади, даже по Имперскому тракту было не слишком приятным занятием, тем более, что по пути сюда я несколько раз слышал волков.
Но я уже потерял несколько дней, сделав крюк на Безмолвных Равнинах, и каждая минута теперь разменивалась золотом.
– Прошу простить меня, милорд, – сказал я. – Но мое поручение не может ждать.
Наши взгляды встретились.
В иное время за подобную дерзость я мог бы запросто лишиться языка и сгнить на каторге или стать кормом в лириумных садах. Но здесь и сейчас я исполнял волю Старшего, и это давало мне право требовать.
Алеон зло поджал губы, но все же неохотно кивнул.
– Идем, вестовой.
Я молча проследовал за ним, отрешенно поглядывая по сторонам. Больше уже привычка, чем необходимость; вряд ли мне могло что-либо по-настоящему угрожать в крепости, полной храмовников. Взгляд выхватывал из темноты отдельные детали – безликая решетка забрал, серебристый блик на стременах, небрежно сваленная поленница…
На стенах мелькали тени – караульные обходили свои посты.
Какая-то неявная тревожная мысль мелькнула на краю сознания, но я списал ее на усталость. Мне надо было забрать бумаги и как можно быстрее вернуться в Минратос. Вести с Безмолвных Равнин были слишком важными, чтобы их можно было доверить птице или случайному гонцу.
Алеон отворил двери во внутренний двор крепости своим ключом и, пропустив меня, тщательно запер за нами вновь. Коротко указал на незаметный проход справа – узкая витая лестница уводила наверх, на второй ярус угловой башни. Здесь не было бойниц, и редкие факелы едва разгоняли темноту, так что приходилось подниматься почти вслепую.
Я молчал, спиной чувствуя чужой неприязненный взгляд, и почти что заставлял себя не опускать руки на рукоять кинжала.
Оставалось надеяться, что маг тоже помнит свою присягу.
– Жди здесь, – Алеон сухо кивнул на тяжелую дверь из темного дерева. – Я доложу о тебе магистру.
Я молча склонил голову.
Внутри оказалась небольшая комната, обставленная небогато, но удобно и как-то даже уютно; письменный стол с кипой бумаг и книг, два канделябра по бокам, гобелены и даже мягкий вышитый ковер на полу – я еще ни разу не видел подобного в пограничных крепостях храмовников. Разве что парадные гостевые покои Вейсхаупта были обставлены в похожем стиле, но Вейсхаупт все-таки был резиденцией Первого Стража и встречал посетителей и просителей чаще, чем многие благородные дома Минратоса.
Я подошел к узкому окну, зачем-то провел пальцами по холодному металлу решетки. Ставни были закрыты – обычная предосторожность; но мне уже почти до дрожи хотелось выбраться наружу и снова вдохнуть ветер.
Я не любил крепости. В них всегда ощущаешь себя как в ловушке.
– Спокойная ночь в наше время уже стала редкостью, не так ли?
Я торопливо обернулся.
Магистр был стар. Годы беспощадно высеребрили его волосы, собрались частыми морщинами у глаз. Ступая, он опирался на резной посох, но сухие руки его не дрожали – слабость еще не подчинила его себе окончательно, и прозрачный кристалл в навершии все еще тлел искрой дара. Голос его звучал насмешливо и ровно, как, наверное, и десятки лет назад, и взгляд был прямым и уверенным.
Но я увидел там почти нечеловеческую усталость.
И неожиданно – изумление.
– Милорд, – сказал я. Поклонился, отдавая дань уважения. – Прошу простить, что пришлось потревожить ваш сон, но...
– Но долг не знает исключений, – ровно закончил он. Подслеповато сощурился, всматриваясь в мое лицо. – Как твое имя, вестовой? Твое лицо кажется мне знакомым, но моя память уже не та, что была раньше.
– Хейден, – сказал я. – Нет, милорд, мы не встречались.
Он все с тем же недоверчивым изумлением покачал головой.
– Удивительно. Ты так напоминаешь мне одного друга из молодости... Раньше я принял бы подобное за знак судьбы, но возраст делает из людей циников. Что же, оставим это. Так чем я могу служить Старшему?
Заученные слова пришли легко. После семилетних тренировок я не забыл бы доверенное послание даже под пытками.
– Старший говорит: отведённое вам время вышло. Результаты вашего исследования должны быть немедленно доставлены в Минратос.
Повисла тишина.
Магистр смотрел куда-то в сторону, рассеянно поглаживая пальцами узорное древко посоха. Потом вздохнул и поднял голову.
– И ты знаешь, в чем состоит суть этого моего исследования?
Я отрицательно покачал головой. Странное, неприятное ощущение тревоги заставляло сердце биться чаще. Я чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы прямо сейчас получил на руки необходимые бумаги и оказался как можно дальше от Норд Шевин.
– О, – задумчиво отозвался магистр. – Что же, позволь, я наложу печати.
Он прошел к столу и, неторопливо перебрав бумаги, отложил в сторону две исписанных тетради в дорогих кожаных переплетах, пухлых и пахнущих отделанным пергаментом. Усевшись в кресло, подобрал оставленную рядом с перьями сургучную палочку, аккуратно поднес к огню настольной свечи.
Я вздрогнул.
Нет.
– Милорд, – тихо позвал я.
Пожалуйста, пусть я окажусь неправ...
– Я ждал тебя два дня назад, вестовой Хейден, – не оборачиваясь, сказал магистр. – Что же задержало тебя?
Неявное чувство опасности холодным касанием прошлось по спине. Судорожно стиснув в ладони кинжал, я торопливо отступил на полшага назад, пытаясь одновременно рассчитать расстояние до двери. Комната была слишком мала, и я вовсе не был уверен, что успею уклониться.
И еще я отлично знал, что от чар крови и подчинения не спасает сталь.
– Я обнаружил еще один Источник и зеркало в Безмолвных Равнинах. Там были эльфы, те, что без валасслинов, целый военный лагерь. Пришлось сделать крюк, я не мог рисковать.
Тяжелая горячая капля сургуча растеклась по пергаменту.
– Милорд, – сказал я. – В Норд Шевине нет красного лириума.
Я должен был почувствовать это сразу. Что обмануло меня – ночь ли, усталость, или проклятая спешка? Глупец, я забыл о бдительности, добравшись до цели, потому что уже сколько лет никто не осмеливался напасть на пограничные крепости, никто не рисковал пересечь очерченные Старшим рубежи. Да и разве могла найтись сила, что справилась бы с храмовниками?
Разве что крепость открыли изнутри.
– Нет, – негромко отозвался магистр. – В Норд Шевине нет красного лириума. Опусти оружие, вестовой.
И темнота стянула сеть.
Еще с наших безжалостных полевых тренировок, где выживал едва ли каждый третий, я слишком хорошо помнил это проклятое чувство. Мне довелось испытывать его дважды – багровую дымку перед глазами и с ней одновременно удушливый страх утраты контроля. Отчаяние и беспомощность, когда ни тело, ни разум не повинуются тебе больше, потому что твоя собственная кровь предает тебя.
Этому невозможно сопротивляться.
Я разжал ладонь, позволяя кинжалу упасть на пол.
Магистр отложил сургуч и неторопливо поднялся, тяжело опираясь на посох. Повернулся ко мне; левая рука его кровила, и он недовольно поморщился, прижал запястье к груди. Бегло скользнул взглядом по валяющемуся на ковре лезвию, вздохнул, с каким-то ироничным состраданием покачал головой.
– Предатель, – тихо сказал я. – Ты же присягал ему на верность.
Он пожал плечами.
– Лгать столько лет было не так уж просто, вестовой. Но ради моей страны, ради моего друга, которого когда-то убил твой господин... это ничтожная цена. Как и все остальное, что мне пришлось сделать по его приказу. Эльфы, которых ты видел на Равнинах. Сколько их было?
Мне нужно было всего лишь одно мгновение.
Одно мгновение – чтобы он отвлекся, чтобы хотя бы чуть-чуть ослабил путы контроля, чтобы перестала кружиться голова.
– Около двух десятков, – ответил я – не мог не ответить. – Возможно, больше, я не стал подходить ближе. Не уверен, заметили ли они меня.
Я надеялся, что нет. В таком случае каратели могли еще успеть добраться до Равнин до того, как эльфы снимут лагерь. Вести о таких бродячих отрядах уже не раз доходили до Минратоса и Вейсхаупта, но беглые рабы каждый раз уклонялись от открытых сражений, исчезали бесследно – и неизменно появлялись вновь, словно искали что-то.
Конечно, все понимали, что наступит момент, когда им некуда будет отступать, и храмовники наконец-то вырежут их под корень. Я хотел верить, что моя весть поможет приблизить это событие – кара за мятеж могла быть только одна.
Тонкая темно-багровая полоска стекала по запястью магистра.
– Элувиан был цел? – коротко спросил он. – Источник?
Я вспомнил высокое зеркало в два человеческих роста, источавшее серебристое сияние – его было видно издалека теперь, когда время превратило стены святилища в груду валунов и щебня. Деревья и холмы все еще скрывали его от посторонних глаз, но мне тогда просто повезло – повезло взглянуть в нужный миг в нужную сторону и увидеть один-единственный искристый блик.
Это было как посмотреть на солнце вблизи и не ослепнуть.
– Не знаю, – ответил я. Прямой вопрос-приказ не давал мне права на молчание. – Я не стал подходить близко.
Магистр отвернулся, тяжело, тяжелее прежнего, опираясь на посох, подошел к окну. Раздраженно дернув плечом, свободной рукой отодвинул засов и толкнул наружу ставни. Те распахнулись беззвучно, и холодный ночной ветер ворвался внутрь, разметал лежавшие на столе бумаги.
Я вдохнул глубоко – так глубоко, как только мог.
И медленно, преодолевая сопротивление всего мира, стал поднимать левую руку к груди.
– Старший слеп там, где нет лириума, – отрешенно проговорил магистр. Хмыкнул сухо. – Впрочем, он никогда и не был всемогущим. Он не бог и не пророк... отчего же ты так безоговорочно верен ему, вестовой Хейден? Оттого ли, что тебя, что вас всех просто-напросто учили этому с рождения, этой песьей преданности, что не задает вопросов?..
Кристалл с черной живой смолой внутри висел на цепочке под рубашкой. Такой был у каждого вестового Вейсхаупта, небольшой и хрупкий – настолько хрупкий, чтобы можно было легко раздавить пальцами. Надо было только знать, как.
– Может быть, нас просто устроили ответы, – сказал я.
И сжал в руке гладкий холод.
...выдох.
Зачарованное стекло лопнуло почти сразу же, но я не ощутил почти ничего, ни боли, ни страха, когда осколки кристалла впились в ладонь, безжалостно взрезая кожу и плоть. Магия подчинения все еще вилась вокруг жгучими цепями, и душила все, что отличало человека от выпотрошенной куклы.
Но ей оставалось существовать всего лишь несколько мгновений – пока черные капли скверны впитывались в мою кровь.
А потом иная воля, всесокрушающая и грозная, полыхнула изнутри очищающим пламенем. И выжгла всё – и то, что казалось цепями, сорвало, как гнилую паутину.
Иная воля, что была и благословение, и сталь, и бич, хлестнула бескомпромиссным приказом "выживи" и приказом "убей".
Клянусь, я никогда еще не был так счастлив ему повиноваться.
Метательный нож лег в ладонь как влитой, я бросил его почти не глядя; промахнуться с трех шагов было попросту невозможно. Торопливо наклонился за упавшим кинжалом – и тут меня, наконец, догнала боль.
Кажется, я закричал.
Ощущения были такие, словно в спину по одному ввинчивались раскаленные сверла. Яд растекался по телу вместе с кровью, медленно и мучительно выжигая все на своем пути; яд для каждого, на ком не было благословения Старшего.
– Глупец... погибнешь тоже...
Моё – теперь, кажется, уже только и исключительно моё – желание убить этого ублюдка было настолько сильным, что отступила даже боль.
Почти вслепую нащупав и стиснув в ладони кинжал, я рывком поднялся на ноги.
Магистр все еще был жив, хватал губами воздух, дрожащими руками пытаясь зажать рану. Он, словно почуяв опасность, обернулся за мгновение до броска, и нож вошел глубоко в грудную клетку, вскрыл плоть чуть повыше сердца. Но не убил сразу, и с пробитым легким предатель мог бы даже, наверное, дождаться целителей.
Хорошо – я не хотел, чтобы он умер быстро.
Ладонь пульсировала жгучим огнем; жар, как от болотной лихорадки, тяжелыми волнами расходился по телу, скапливался где-то под горлом. Скверна беспощадна – лишь Серые Стражи, прямые вершители воли Старшего, без вреда для себя выносили ее яд.
– Не твоей марионеткой, – хрипло сказал я; по гортани словно возили наждаком. – Бумаги. Где они?
Стоило отдать ему должное – у него еще хватило сил усмехнуться.
Я с трудом добрался до стола – пришлось опереться на спинку кресла; ножом поддел ременные завязки на тетрадях. Острое лезвие легко вспороло кожу, я откинул дорогую обложку, торопливо перелистнул несколько страниц и, не сдержавшись, беззвучно помянул ублюдка по матери.
Проклятье.
– Бумаги, – резко развернувшись, я прижал лезвие к его горлу. – Исследование временного амулета, порученное тебе Старшим, магистр Дориан Павус. Где они?
Я солгал ему тогда – я знал, что мне предстояло доставить. Стражи не славились излишней доверчивостью и предпочитали при возможности проверять даже самых верных. Даже тех, кто служил Империуму уже много десятков лет и на чьей репутации не было ни пятнышка.
Кто-то проверял и меня – я не знал, кто, как и когда; не знал и того, что было записано обо мне в тайных архивах венатори. Первый Страж сказала нам в первый день службы – «оставайтесь непогрешимы».
Всего-то.
– Жаль… – почти беззвучно прошептал магистр. – Мог…
Взгляд у него был уже мутный, направленный куда-то сквозь меня. Все-таки маги чувствуют боль так же, как обычные люди.
И умирают – так же.
Вестовые обычно не участвуют в пытках – на это есть дознаватели, и те, кто служили в Вейсхаупте и Вирантиуме, знали намного больше меня о болевых порогах и о том, как превратить тело в агонизирующий кусок мяса, при этом заставляя его жить. Так ломали для устрашения, для простых же допросов было достаточно красного лириума или скверны – устоять перед всепоглощающей волей Старшего не был способен никто. По крайней мере, я о таких не слышал.
Но у меня не было ни капли лириума, а скверна сейчас растекалась по моей собственной крови.
Сумасшедшая мысль пришла мне в голову, но я решил рискнуть, в любом случае терять было уже нечего. Торопливо закатал у себя рукав на левом запястье и потянулся к ножу.
Но не успел.
Магистр Дориан Павус умер.
Глава 2 – Садовник
Я тяжело прислонился к стене, пересохшими губами хватая воздух. Легкие горели огнем, надо было переждать.
Скверна не убивает сразу, не в таком количестве. У меня было в запасе еще около двух дней перед тем, как начнет отказывать память, и за это время мне надо было успеть как-то сбежать из Норд Шевин и передать весть об измене в Вейсхаупт и Минратос.
И еще оставались беглые эльфы, Источник и пропавшие невесть куда бумаги с исследованием Павуса.
Среди вестовых ходили осторожные слухи, что Старший может видеть и знать все, что видит и знает любой принявший скверну, но слухи – дело всегда ненадежное. Первый Страж Лауретт к таким вещам относилась холодно – порка и колодки напрочь отбивали у зеленых новичков любое желание сплетничать. Старшие Законы отрицали ложь в любом ее виде, а неподтвержденная информация едва ли чем-то от нее отличалась.
Сейчас я не мог позволить себе полагаться на случайность.
Вал Шевин стоял совсем близко, но идти туда было рискованно. То, что агенты венатори не смогли увидеть очаг мятежа у себя под носом, было по меньшей мере подозрительно, а с подозрительными делами лучше дать разобраться карателям. Но я смог бы, наверное, добраться до Холма Охотника, где стоял неваррский форт храмовников – оттуда весть легко и быстро достигнет Минратоса. Попробовать стоило; в любом случае, дорога на юг и запад мне была закрыта.
Оставалось выбраться из крепости.
Магистр Павус в смерти выглядел спокойным. Я обыскал его, но, как и думал, безрезультатно – впрочем, если он действительно успешно лгал Старшему полвека, то вряд ли можно было надеяться на то, что он оставит специально для меня посмертную записку, разоблачающую его план диверсии. Документы на столе тоже не несли никакой важной информации – карты и исторические хроники; ни заметок на полях, ни каких-либо следов или зацепок.
Две тетради, которые магистр собирался передать мне, содержали его мемуары. Мемуары! Стоило признать, у предателя было чувство юмора – если бы я действительно доставил это Старшему, легкой смертью я бы не отделался.
На мгновение опять накатила слабость, пришлось сделать несколько глубоких вдохов и зажмуриться, пережидая приступ. Тело безуспешно пыталось бороться с ядом; я знал, что в какой-то момент вообще вряд ли смогу двигаться. Но по крайней мере, в затылок перестали ввинчиваться раскаленные сверла.
И ко мне пришла еще одна сумасшедшая идея.
Если только мне повезет…
– Взываю к тебе, Старший, – одними губами прошептал я.
Говорят, раньше, в темные века, люди так же молились своему придуманному богу и так же не получали ответа. Но у меня перед ними было однозначное преимущество – мой бог и лорд совершенно точно существовал на самом деле.
И, в отличие от придуманного Создателя, не прощал ошибок.
Время уходило, я почти что чувствовал его тугую пульсацию в висках. На то, чтобы усадить мертвое тело в кресло – сухопарый магистр оказался неожиданно тяжелым – ушла почти минута. И еще минута – на то, чтобы нацедить в пустую плошку крови.
Я не знал, сколько потребуется. Не был уверен даже, что растворившейся во мне скверны хватит, чтобы сломить волю мага.
Но надо было рисковать.
...Взываю к тебе, Старший...
Чуть прихрамывая, я поспешно вышел в коридор и огляделся, стараясь подавить лихорадочную дрожь в руках. Единственный факел у стены чадил, пламя металось нервными всполохами.
– Милорд Алеон, – позвал я. – Магистр просит вас подойти.
Алеон ждал снаружи, и, к счастью, тяжелая добротная дверь и толстые стены крепости надежно скрыли то, что происходило в комнате. Оставалось надеяться, что густой факельный дым и полумрак не позволят ему сразу понять, что на моем дублете осталось немало крови.
На всякий случай отступив на несколько шагов, я склонил голову, как положено низшему. Внутри мягко горели свечи, и магистр Павус безмолвно склонился над столом с бумагами.
– Милорд? – негромко позвал Алеон.
Я ударил его в висок – не слишком сильно, он нужен был живым. Осторожно уложил обмякшее тело на ковер и, раскрыв ножом челюсти, влил ему в рот собственную кровь.
Мгновение – выдох.
Вдох.
...Взываю, Старший...
Алеон дернулся, тонкие пальцы его рефлекторно сжались, вцепились в ворс, словно сведенные судорогой. Кровь багровыми пузырями вспенилась на его губах, он выгнулся дугой, захрипел беззвучно – в распахнувшихся глазах мелькнул животный ужас осознания. Я едва сумел удержать его, когда он забился, отчаянно пытаясь вырваться и выплюнуть – но было поздно, этот яд действует быстро, и воля Старшего уже ломала его.
– Исследование Павуса, – торопливо сказал я. Зрачок его стремительно расширялся и сужался, радужка сменила цвет на черный. – Где сейчас бумаги?
Алеон сопротивлялся еще целых шесть секунд – я считал вместе с ударами сердца, держа кинжал наготове. Концентрация скверны действительно была слишком слабой, в какой-то момент я почти уже решил, что ничего не получится и придется действовать более грязно.
– Ферелден, – свистяще выдохнул Алеон. – На пути в Ферелден...
Проклятье.
– Когда было отправлено послание? – лишь усилием воли я удержал себя от того, чтобы ударить его. – Кто гонец? Говори!
Ненависть в его взгляде была почти осязаемой.
– Два дня назад... С женщиной, эльфийкой. Дженни.
Мне очень хотелось убивать.
Два дня назад – если бы я не сделал крюк на Равнинах, я отставал бы от нее буквально на несколько часов! Сейчас же расстояние между нами было почти что несократимо, и у меня в запасе осталось слишком мало времени, чтобы нагнать ее даже на свежих лошадях. Тем более, что к этому моменту я вряд ли буду достойным противником.
– Как она пойдет? – быстро спросил я. – Орзаммар или Редклиф?
Алеон попытался дотянуться до моего горла.
– Редклиф, – выдохнул он.
Я оставил его мертвым в миле от Норд Шевин. По его приказу караульные беспрекословно открыли ворота крепости и отдали мне свежую лошадь, но за предательство могла быть только одна плата, и в этом я не собирался спорить со Старшими Законами. Смерть от кинжала, к тому же, была намного милосерднее того, что предстояло мне.
Скверна пожирала тело быстрее, чем лесной пожар пожирает сухие деревья. Все сильнее хотелось выцарапать из себя собственную плоть.
Бесценное время утекало сквозь пальцы, и я не знал, что делать.
Я мог бы отправиться на север в Неварру, но это означало упустить последнюю возможность перехватить бумаги. Если бы мне повезло, очень-очень сильно повезло, неизвестную эльфийку Дженни могли задержать у переправы Вал Шевин, да и дорога к Редклифу была не из самых простых даже на хорошем коне. Но здесь я поверил Алеону – северный тракт контролировался Орзаммаром, а Орзаммар не станет нарушать Конкордат со Старшим.
Редклиф же был заброшен уже несколько десятков лет. Первая пограничная крепость венатори, он стал ключевым постом сразу после поражения Самозванца, и храмовники нарастили в нем столько красного лириума, что вода в озере Каленхад застыла поющим хрусталем. Его собирались использовать как основной форт снабжения для атаки на Денерим, но после последнего поражения при Монтсиммаре армия Империума была вынуждена отойти на север, окончательно уступив юг объединенным силам Ферелдена и Орлея.
Но Редклиф, упрямо не спустивший знамя Старшего, в одиночку держал осаду еще три года.
Говорили, жестокость и доблесть там стали единым.
Говорили, когда его защитников осталось меньше десятка, они начали песнь, вплетя в нее свою собственную жизнь и смерть – и после этого ни один враг не смог подойти к Редклифу, не-мертвому и не-живому, оставшемуся вечным стражем и вечным знаменем.
Я не знал, что сейчас происходит в Редклифе. В такие места лучше не соваться без пары-тройки венатори... а лучше не соваться вообще. Коракавус служил тому хорошим примером – даже магистры Минратоса не смогли очистить старую тюрьму и в итоге, бросив эту затею, попросту превратили ее в один из лириумных садов. Алые кристаллы вскрылись, словно нарывы, вспучили землю и разбежались в разные стороны на много миль, и, как говорили храмовники, даже песня там была почти невыносимым криком.
В Коракавусе я тоже не был и искренне надеялся никогда там не оказаться. Служба Старшему была честью, но одна мысль о том, как растущий лириум будет медленно протыкать кожу изнутри и дробить кости, вызывала лишь дрожь.
Неважно. Я должен успеть исполнить хотя бы один долг.
Словно в ответ, тело скрутило новым приступом судороги. Кашель вышел булькающим хрипом, легкие как будто выгрызало изнутри.
Чем же я стану к концу второго дня?
***
Конь был из хороших; я почти сразу же пустил его галопом, и почти два часа он не сбавлял хода. Город остался по правую руку, а впереди меж деревьев уже мелькала белая башня маяка у переправы Вал Шевин – плевать, я натворил уже достаточно глупостей, чтобы решиться на еще одну.
Придется рисковать, Минратос должен был узнать об измене.
На переправе должны были найтись почтовые птицы. Что же, в этот раз я буду осторожнее – и если здесь тоже не осталось лириума, придется искать другой путь передать послание. После этого я смогу пробраться на корабль и пересечь Недремлющее Море и оттуда – насколько хватит сил – скакать до Редклифа.
Отличный план, если не принимать в расчет отведенное мне время.
Воздух здесь пах морем.
И пел – едва ощутимой низкой вибрацией. Мне показалось, что теперь я стал различать ее намного лучше, чем раньше. Впрочем, поручиться было нельзя – и цвета, и звуки перемешивались; то кричали в голове ослепительной яркостью, то сливались в какой-то отвратительный мутный кисель.
Приземистый домик перевозчиков стоял неподалеку от пристани. Я спешился, благодарно похлопал коня по лоснящейся шее. Прихрамывая, добрел до тяжелой двери, и только сейчас заметил на ней грубый стальной замок.
И на всех окнах – заколоченные ставни.
– Не стоит беспокоиться, вестовой, – голос, прозвучавший из-за моей спины, был дружелюбным и мягким. – Они просто ушли отдохнуть в город.
Я торопливо развернулся, выдергивая кинжал из ножен.
Говоривший был мужчиной, с темными волосами и приятными, почти идеально правильными чертами лица. Но что-то неуловимое скользило в его глазах – зыбкая хмарь, не позволявшая сосредоточиться.
– Мне нужна почтовая птица, – ровно сказал я, не опуская руки. – И переправа, как можно быстрее.
Он не двинулся с места и даже не взглянул на оружие, словно бы ничуть не боялся нападения или угроз. Лишь слегка склонил голову набок, рассматривая меня с едва заметной улыбкой.
– Тебя было непросто отыскать, вестовой Хейден, даже для меня. Но ты всегда делал крайне любопытный выбор.
Я вздрогнул.
Понимание пришло вместе с почти животным страхом – я отступил назад, судорожно стиснул в ладони рукоять ножа. Пустая человечья глупость – таких, как он, нельзя было убить простой сталью.
– Садовник.
– Лорд Имшаэль, – легко поправил он. Усмехнулся. – Можешь даже опустить «лорд», я не настолько придирчив к мелочам.
Я промолчал.
Как оказалось, сложно придумать что-то здравое, когда перед тобой стоит первый палач Империума. Старшего боялись, но казнь от рук Старшего всегда была быстрой. Каратели и храмовники могли быть жестоки, но никогда не убивали без приказа. Венатори приносили жертвы, и ритуалы их были насквозь пропитаны кровью, но под нож они клали лишь рабов.
Лорд Имшаэль, Садовник, присматривающий за лириумными садами, где люди обращались живыми кристаллами, был непредсказуем.
К тому же, он не был человеком.
– Ты забавно интересен, Хейден, – с легкой насмешкой сказал Имшаэль. – Все, словно в старые добрые времена. Почему же ты выбрал пойти на юг?
У меня не было ответа, что мог бы меня спасти.
– Надеялся, что успею перехватить гонца у переправы, – хрипло сказал я. Сделав над собой усилие, вложил бесполезное лезвие в ножны, пытаясь не выдать, как дрогнули руки. – Моя вина, милорд... я принимаю, прошу лишь передать Старшему, я видел Источник и беглых эльфов в Безмолвных Равнинах на восток от Тревиса; отряд венатори мог бы…
Он прервал меня, нетерпеливо вскинув ладонь.
И – протянул небольшую чашу.
– Пей, вестовой Хейден, – мягко сказал Имшаэль.
Густая, багровая жидкость с темными разводами. Одинокая вспыхивающая и тут же угасающая алая искра на самом дне.
Что же, было глупо надеяться на снисхождение.
Не ощущая собственных пальцев, я поднес чашу к губам. Кровь терпкой солоноватой горечью осела на языке, расплавленным металлом пролилась в гортань. Затопила легкие, не позволяя ни дышать, ни кричать от боли, и черным липким ядом мучительно стиснула в когтях сердце.
И увлекла за собой.
Я не знал, сколько времени прошло.
Имело ли это вообще какое-либо значение – что такое время и расстояние для того, кто уже мертв?
Время и расстояние не существовали даже тогда, когда из темноты впервые родился свет – и я наблюдал за его рождением. Когда из света родились образ и материя – грозные и величественные – высокие башни и плещущие стяги, и стены домов, и резные плиты под ногами. Когда из образа и материи в единое целое соткались дух и плоть.
И я, задохнувшийся от света и силы, опустился на одно колено.
– Владыка.
Старший выглядел иначе, чем я представлял его. Художники часто изображали его на фресках то магом в алом зареве небес, то властителем в короне на золотом троне, то едва ли не рыцарем впереди огромного войска. Первый Страж Лауретт как-то обмолвилась, что он почти не похож на человека, что облик его может вызвать страх и даже отвращение.
Но только не у Стражей, потом сказала она.
Тогда я принял это просто как истину, еще один закон. Серые Стражи всегда были едины со Старшим, его личные посланники, получавшие приказы напрямую и оттого стоявшие над всеми прочими. Серые Стражи, единственные, кого не убивала скверна, были связаны со Старшим мыслью и волей – величайшая честь, оказываемая лишь лучшим из лучших.
Но сейчас я знал, что Лауретт имела в виду.
Сейчас я слышал песню – и Старший был ее средоточием.
Ее источником. Ее истинным намерением, стремлением и единственно-значимой правдой. Ее рождением и ее перерождением.
Отрицанием смерти.
Отвращение? Страх? Я был готов умереть за него, я был готов убивать за него. Его воля жила во мне продолжением моей собственной – и это было благословением и высшей наградой.
Отчего-то мне показалось, что он знает меня уже давно?
– Значит, время почти вышло, – ровно сказал Старший. Его взгляд был острым и изучающим. – К посвящению и присяге обычно приводят в Вейсхаупте, но сейчас не до традиций. Встань.
Я повиновался.
Очертания вокруг смазывались и плыли, как часто бывает в ускользающем сне. Городские улицы и башни двоились и сменялись высокими колоннами, я видел то тронный зал, то мраморный источник, окруженный зеркалами. Четкой была лишь фигура Старшего, нечеловечески высокая, длинные тонкие руки, изрезанные темно-багровыми лириумными струпьями.
И песня – глубокие низкие ноты.
Песня задавала вопрос.
– Я видел Источник на пути к Норд Шевин, милорд, – покорно ответил я. – Около двадцати миль к востоку от Тревиса, в роще между холмами. Не знаю, пуст ли он, я не смог подойти близко, но зеркало уцелело. Там встали лагерем беглые эльфы, те, что без валасслинов; около двух десятков, может, больше.
– Элувиан, – произнес Старший; незнакомое слово прозвенело чуждой резкой нотой. – Хорошо. Венатори вышлют туда людей.
Двух легионов было бы достаточно, чтобы разобраться с ними. Сборные отряды боевых магов и охотников не знали себе равных еще во время войны с Самозванцем, и разве беглые рабы могли им противопоставить хоть что-нибудь?
Песня отозвалась глухим рокотом.
– Фен`Харел сделал свой ход, и времени все меньше. Бумаги с исследованием Павуса должны быть немедленно доставлены в Минратос, Страж.
– Бумаги потеряны, милорд, – ровно сказал я.
Измена одного из доверенных магистров, не раскрытая даже ложей венатори – как далеко она разрослась?..
Старший слушал молча, но я ощущал его волю, словно свою – и холодный гнев из тех, что обращаются не знающим промаха и не знающим пощады клинком. Холодный гнев и обжигающая ярость звенели в каждой ноте песни, все громче и громче, почти что причиняя боль; я говорил, пытаясь не сорваться на крик.
Лишь однажды я видел гнев Старшего – тогда целую деревню, осмелившуюся вопреки закону спрятать от карателей отряд раненых орлейских солдат, стерло с земли огненным дождем.
Там все были виновны, сказал нам той ночью Страж-Командор. И те, кто укрыли врагов, и те, кто смолчал.
Промолчавшие – виновны больше всего.
– Имшаэль вернется в Норд Шевин, – наконец сухо и жестко сказал Старший. – Предатели будут наказаны.
Это было гораздо хуже огненной смерти. Наверное, я предпочел бы сгореть заживо, чем попасть в руки Садовника.
Я встретил взгляд владыки – и не посмел отвести глаз.
– Поручение должно быть исполнено, Страж, – холодный голос Старшего хлестнул бичом. – Любой ценой, и даже если весь Минратос придется обрушить в бездну. Имшаэль проведет тебя иным путем, тот позволит выиграть время, а красный лириум Редклифа все еще охраняет проход. Не подведи меня – расплата может оказаться больше, чем твоя жизнь.
Стиснув кулаки, я склонил голову.
Это было намного больше, чем то, что на что я мог позволить себе надеяться.
Глава 3 – Война трех фронтов
…Мягкое покачивание убаюкивало.
Хотелось ни о чем не думать, слушать тихий плеск волн и скрип древесины. Ветер пах той пьянящей свежестью, что свойственна лишь морю; редкие брызги холодом дразнили кожу. Где-то над головой туго хлопали паруса.
Дернувшись, я открыл глаза и, рывком сев, потянулся к кинжалу.
– Не стоит беспокоиться, – дружелюбно сказал Имшаэль. Он расположился рядом с тюками и лежаками, расслабленно опираясь на фальшборт и довольно жмурясь от солнца. – Через несколько часов мы подойдем к южной пристани, а там уже рукой подать до Халамширала.
Корабль шел вперед уверенно и ровно, белоснежными крыльями распластав паруса по ветру. Широкоплечий загорелый боцман с длинным тонким шрамом через всю щеку лениво покрикивал на рабов-матросов, перетаскивавших в трюм грубо сколоченные деревянные бочки. Вокруг, на сколько хватало взгляда, не было ничего, кроме воды.
Я никак не мог понять, что происходит.
– Милорд...
– Ты проспал трое суток, – невозмутимо отозвался Имшаэль. – Но, как мне помнится, тебе очень нужна была переправа, Страж Хейден?
Дышалось восхитительно легко, и грудь больше не пережимали невидимые тугие жгуты. Я вообще не чувствовал ноющей боли, ставшей уже почти привычной за последние часы после бегства из Норд Шевина. Легкие больше не жгло огнем, и цвета не смешивались в грязную кашу, напротив, став словно бы ярче и чище.
И я только что говорил со Старшим и остался жив.
Я осторожно посмотрел на Садовника.
– Можешь считать это преждевременным подарком, – фыркнул Имшаэль. – Но твои вести были действительно важны, и нельзя было позволить тебе обратиться в вурдалака. На войне не всех получается провести через посвящение по всем правилам официальных церемоний, иногда приходится работать в полевых условиях... Итак, что же приказал тебе Старший?
Я посмотрел вперед, где на горизонте, поднимаясь все выше, синела полоска суши. Песня и воля, что теперь были мной, отозвались уверенно и резко.
– Закончить задание.
Сон – я знал, что все Стражи, прошедшие посвящение, видят этот сон – все еще стоял у меня перед глазами. Я помнил все детали, словно они остались навеки выжжены в памяти; как сплетались тени и свет, как горела сила в руках Старшего. Я помнил его голос, каждое слово – мне казалось, я мог бы услышать его даже теперь, за десятки миль от Минратоса. Я ощущал его волю как часть себя.
Стражей никогда не пытались подкупить или склонить к предательству, и в этом было чуть больше, чем просто их легендарная верность клятве.
Скверна соединилась с кровью, и кровь приняла ее.
– Милорд, – сказал я, – Старший говорил, до Редклифа есть другой путь.
Если действительно прошло трое суток, эльфийка Дженни, скорее всего, уже достигла берега и сейчас находится на южном пути к Ферелдену. Но даже если мы пришвартуемся через несколько часов, время будет безнадежно упущено; даже лучшие кони не дадут необходимой форы.
Имшаэль мягко улыбнулся мне – и неосознанный страх холодом спустился по позвоночнику. Слишком, слишком нечеловеческим был его взгляд.
– Да, есть другой, короткий путь, – произнес он. – Поиграем в салки с Ужасным Волком, Страж, это будет забавно.
Если это была метафора, я ее не понял.
Имшаэль тяжело вздохнул.
– Ужасный Волк. Фен`Харел. Фенрир. Ну последнее имя ты просто обязан знать, даже в низших школах сейчас обучают основам старого тевена!
Здесь он был прав, но между основами и уверенным знанием разница была достаточно велика. Пожалуй, я мог бы понять общий смысл не слишком сложных текстов, но говорить на старом тевене не рискнул бы из опасений случайно оскорбить собеседника. Счастье, что Старший, хвала ему, решил не проверять, насколько я был прилежен в учебе.
Но, как ни странно, имя «Фенрир» действительно осталось в памяти.
– ...Созвездие? – очень аккуратно предположил я.
Имшаэль посмотрел на меня с насмешливым сочувствием.
– Ладно, – фыркнул он. – В конце концов, у нас впереди еще несколько часов пути, и мне положительно нечем заняться, кроме как раскрывать смертным великие тайны бытия. Что же, начнем, пожалуй, с того, что ваши архивы венатори именуют «войной трех фронтов».
Я честно постарался вспомнить все, что пожилой низенький клирик при дворовой школе когда-то рассказывал об истории и прикладной философии, но без особых результатов. Как и большинство тогдашних сорванцов, меня намного больше интересовали арбалеты и клинки, чем пыльные страницы. К тому же, к архивам венатори – если это были действительно те самые полумифические тайные архивы – допускались лишь избранные. В число которых я, разумеется, не входил.
– Война трех фронтов началась полвека назад с пробуждением Фенрира, – менторским тоном сообщил Имшаэль, – и с переменным успехом продолжается до сих пор, о чем большинство вас, смертных, даже не подозревает. Если очень упрощенно, то в ней участвуют три заинтересованные стороны, которые, хм, достаточно противоположно представляют себе будущий Тедас. Старший, свободные народы и Фенрир.
Понятнее не стало.
– Свободные народы это... еретики? – на всякий случай уточнил я. – Те, кто верят в Андрасте даже после поражения Самозванца?
Имшаэль лениво кивнул.
– Да, Ферелден и Орлей – то, что от них осталось. Кусочек Вольной Марки, кусочек Ривейна, Сегерон. Кстати, я бы не советовал на той стороне Недремлющего Моря называть Инквизитора Тревельяна Самозванцем, там его считают мучеником и героем. Забавно все получилось.
Я не совсем понял, о чем он говорит, и решил на всякий случай промолчать.
Бабка рассказывала мне об Андрасте – мне и остальным деревенским щенкам-молокососам, старшему из нас было девять. Но ни Андрасте, ни Создатель не спасли их от случайной банды разбойников, по пьяни спаливших полдеревни. Разбойников, которых вскоре после этого безжалостно вырезал посланный Вейсхауптом отряд карателей.
– На что они надеются? – вслух спросил я.
Имшаэль пожал плечами.
– Тем, кто никогда не владел магией, не очень по нраву магократия и внезапная смена власти, знаешь ли. Их вполне устраивал старый порядок вещей, а единоличное правление Старшего не приемлет подобных компромиссов.
– Впрочем, – усмехнувшись, добавил он, – Старший рано или поздно уничтожил бы их, если бы в игру не вступил Фенрир. Ты никогда не задумывался, почему армия красных храмовников так охотно сдала позиции?
Я понял, что он имел в виду поражение при Монтсиммаре, после которого Империум потерял Редклиф и южные земли.
Признанных архивариусами и известных мне причин тому было достаточно много. Войска Ферелдена сумели, наконец, прорвать оборону Редклифа и накануне сражения объединиться с орлейскими шевалье. Красные храмовники еще несколько суток удерживали фронт, ожидая подкреплений из Минратоса, что должны были прийти морем. Лишь потом стало известно, что корабли наткнулись на флот кунари и почти все пошли ко дну еще у Ривейна.
– Не пришла помощь? – предположил я.
Имшаэль как-то неопределенно хмыкнул.
– У Старшего было много фокусов в рукаве. Нет, храмовникам было приказано отступить к северному берегу... после того, как к ферелденской армии, как раз перед тем, как та сумела прорвать оборону Редклифа, присоединились отряды эльфов.
Я этого не знал.
– Звучит, как ересь, верно? И насколько, верный Страж, ты близок к тому, чтобы поверить, что Старший дрогнул перед беглыми рабами? Но вот тебе еще одна ересь – Фенрир жил в этом мире еще до того, как здесь появился красный лириум, и он очень, очень хочет вернуть тот мир обратно.
Несколько мгновений я молчал, не решаясь задать вопрос. На самом деле за такой вопрос в Вейсхаупте вполне можно было получить плетей и пару ночей в карцере, но разве Садовник стал бы рассказывать все это, если бы не...
– Фенрир сильнее Старшего? – почти беззвучно спросил я.
Имшаэль засмеялся.
– Спроси сам, когда дернешь его за хвост. И потом убегай, Страж, убегай поскорее; Старший удерживает этот мир на грани бездны уже полвека, но тебе я пока что не советовал бы драться с волками.
Мы подошли к пристани через неполный час. В голове у меня все еще была полная сумятица из еретиков, волков и красного лириума, но Имшаэль теперь больше отмалчивался и на мои попытки узнать чуть больше лишь насмешливо качал головой. В конце концов, я сдался – моя задача была лишь в том, чтобы перехватить бумаги Павуса, а в делах магов все равно смогли бы разобраться лишь сами маги.
Низкий капюшон плаща удобно скрывал лицо – я не думал, что здесь меня может кто-нибудь узнать, но на чужой земле, земле, не признающей Старшие Законы, я невольно чувствовал себя неуверенно. Пусть даже этот порт постоянно переходил от одной местной пиратской банды к другой, и золото имело здесь намного больший вес, чем имя Старшего или клинки орлейских шевалье.
Такие места были хуже любой помойной ямы.
Имшаэль легко спустился по сходням следом, казалось, ничуть не беспокоясь о том, что его могут узнать. Равнодушно отмахнулся от капитана, и тот, уже оскалившись было, вдруг отчего-то осекся и отступил, и, молча отвернувшись, торопливо скрылся в трюме.
Я подобрал с тюков второй плащ, на мгновение встретившись с Имшаэлем взглядом. И под гладкой светлой кожей его лица внезапно увидел совсем иное – мертвую плоть, напрочь изъеденную черными червоточинами. Чернота истекала из них, как гной из раны, и безжалостно не-пустые провалы глазниц вели в никуда, в саму бездну.
Гнилые губы растянулись в оскале.
Я не отшатнулся лишь потому что не смог, все тело оказалось словно заковано в камень. Не смог даже вскрикнуть.
– Не отставай, Страж.
Я сморгнул.
Имшаэль улыбался как всегда легко и беспечно, и на его лице не было ни следа порчи.
– В город не пойдем, – сказал он. – Хотелось бы, конечно, показать тебе картинную галерею Зимнего Дворца, но в Халамширале полным-полно эльфов. А ты, мой дорогой Страж, едва ли сможешь смотреть на них как на равных, и кто-нибудь непременно этим заинтересуется.
– Если это необходимо...
Он не дал мне закончить, нетерпеливо махнул рукой.
– Идем, здесь недалеко. О, если бы ты только знал, сколько всего чудесного попадает на пиратские склады! Например, несколько лет назад "Веселая вдова" взяла на абордаж одно судно с Сегерона. Команду перебили, корабль пустили на дно, груз гаатлока разошелся на черных рынках. Там еще были огромные зеркала, несколько расколотых и одно целое, им расплатились за док и ремонт и забыли, оставили пылиться на складе.
Я вспомнил это слово, чуждое и странно знакомое, словно холодный голос Старшего вновь произнес его прямо у меня в голове.
Элувиан.
Я знал, что зеркала-элувианы важны, даже очень важны – об их местонахождении требовалось немедленно сообщать в Минратос и Вейсхаупт, и сокрытие приравнивалось к измене. Но в чем именно заключалась их важность и ценность, я не имел ни малейшего представления, и особо не стремился узнать. Венатори – а в том, что зеркала были связаны с магией, сомневаться не приходилось – ревностно стерегли свои секреты, и мне вовсе не хотелось в один день оказаться в пыточной камере.
Но теперь я был Стражем, и у меня был прямой приказ Старшего, и...
– Что такое элувиан? – осторожно спросил я.
– Дверь, – усмехнулся Имшаэль. – Тебе же нужен был короткий путь? Так вот, короче этого была бы только развертка теневых струн, но до этого ваш скудный смертный разум еще не созрел.
Я решил пока что воздержаться от новых вопросов.
Под ногами поскрипывали мокрые доски – мы шли вдоль пристани, направляясь куда-то к западной части порта. Имшаэль шагал уверенно, как будто уже не раз ходил этой дорогой, я просто старался не отставать и поглядывать по сторонам. Метательный нож холодил ладонь; но одно упущенное мгновение могло стоить мне жизни, и я не собирался рисковать. Что до Садовника – казалось, тому было попросту плевать.
Вокруг беспорядочно суетились люди, перетаскивая, разгружая, загружая, торгуясь до хрип и устраивая потасовки прямо у сходней. В копошащейся толпе никто не обращал на нас внимания – все были слишком заняты своими делами. К тому же, здесь и так хватало, на кого поглазеть: огромные, с разукрашенными рогами кунари – в Империуме я видел их лишь в лириумных шахтах; худые эльфы без рабских ошейников, гномы, деловито и сноровисто разбиравшие привезенные товары – они, единственные, пожалуй, немного напоминали о доках Минратоса. Они – и люди, конечно, но тех мне больше всего сейчас хотелось обойти по широкой дуге. К ереси инорасцев еще относились со снисхождением, но человек, отрицающий власть Старшего, отрицающий Старшие Законы...
...чужая воля полыхнула в груди обжигающим холодом и гневом, и я, задохнувшись, с трудом подавил порыв разбавить морскую воду чьей-нибудь кровью.
Стиснув зубы, выровнял шаг – не время.
Несколько раз мне чудились слабые отголоски вибрирующей песни, слишком знакомый низкий тон. Лишь почти у самых складов я, наконец, понял – красный лириум был и здесь, шел по рукам контрабандой. Только растертый в пыль и порошок, разведенный в мутное месиво – но все еще зовущий. Зов, от которого защищало лишь благословение Старшего, медленно сводил с ума; заставляя убивать за лишнюю каплю дозы. Неудивительно, что даже еретики не смогли полностью вытравить это на своей земле.
– Будет легко, – не оборачиваясь, вдруг насмешливо сообщил Имшаэль.
Портовые склады напоминали потревоженный улей, грязный, бесцеремонный и шумливый. В такой толпе ничего не стоило получить кинжал под ребра, и я вряд ли успел бы в случае чего уклониться от удара.
К тому же я не очень представлял себе, как пройти через кордон охраны.
Боковую дверь с тяжелым висячим замком сторожили двое, невысокий поджарый мужчина и кунари с исполосованной бугрящимися шрамами грудью. Имшаэль остановился за мгновение до того, как арбалет уперся ему в грудь и мягко улыбнулся.
– Разве так встречают старых друзей, Ротран?
У мужчины были глаза хладнокровного убийцы, но мне показалось, что он вздрогнул.
– Ты…
– Особенно, друзей, которым ты должен, – еще мягче добавил Имшаэль.
Кунари повернул голову, взглянул вопросительно. Я крепче стиснул под плащом рукоять кинжала – шрамы на его груди были слишком опасной отметиной. Так на шахтах Империума наказывали бунтовщиков; привязывали к раскаленной решетке, так что кожа слазила лохмотьями.
– Что тебе надо? – тихо спросил Ротран.
– О, сущий пустяк, – беспечно улыбнулся Имшаэль. – Всего лишь взглянуть на старый груз «Вдовы»... Фаренса Рыжая тогда была ее капитаном, такая славная, славная девочка. Жаль, что закончила как все смертные.
Кунари оскалился, вновь поднимая арбалет, но Ротран даже не взглянул на него.
– И долг будет выплачен?
Имшаэль кивнул.
Я уже понимал, что нас впустят. Признаться, окажись я на его месте, я тоже был бы готов на очень многое, лишь бы покрыть долг Садовнику – а человек с глазами убийцы, судя по всему, отлично знал, с кем имеет дело.
– Идем, – ровно сказал Ротран.
Склад оказался завален разнообразным хламом, начиная от древних золотых подсвечников с обломанными ручками и заканчивая изогнутым хребтом какого-то животного. Зеркало стояло у самой стены, заставленное длинными досками – мне пришлось несколько минут повозиться, оттаскивая все это добро подальше. Ротран помогать не стал, остался ждать у входа.
Элувиан оказался огромным; даже в покоях магистров Минратоса я не видел ничего подобного. Когда Имшаэль сдернул с него запылившийся и выцветший бархатный чехол, мне показалось, что темно-лиловая поверхность зеркала пошла едва заметной рябью.
И она ничего не отражала.
– Нет, свет здесь не при чем, – усмехнулся Имшаэль, словно читал мысли. – Хотя, конечно, при чем, но не будем пока трогать сложные материи. Твоя дверь, Страж, все как было обещано. Надо только ее открыть.
Я смотрел, как он каким-то незнакомым ласкающим жестом провел раскрытой ладонью вдоль резной рамы. И странная рябь как будто усилилась, растекаясь по всей поверхности зеркала тягучими ровными волнами.
И песня в моей крови отозвалась ей и запела в унисон.
– Представь, что на самом деле две точки пространства разделяют не дни пути, а всего один шаг, – не оборачиваясь, негромко сказал Имшаэль. – Ты открываешь одну дверь и оказываешься на перекрестке, открываешь вторую дверь – и ты уже там, куда хотел попасть. Тебе нужно лишь выбрать правильную дверь и не попасться в лапы волку.
Рябь сошлась в центре и стала закручиваться темным водоворотом. Я едва сумел отвести взгляд; казалось, что если коснуться его рукой, то зеркало сожрет тебя, затянет внутрь, в пустой абсолют бездны.
Такая же бездна была в глазницах Имшаэля.
– Что это? – одними губами проговорил я. Голос не слушался.
– Еще немножко сложных материй. Внепространственно-вневременной карман, если тебе интересно, хоть не думаю, что это знание поможет тебе выжить. Перекресток и его пути сейчас – владения Фенрира, и у тебя будет очень-очень мало времени, Страж.
Я абсолютно ничего не понимал.
– В Минратосе хранятся десятки таких зеркал. Почему...
– Потому что элувианы уже не открыть без благословления Фенрира, и лишь о некоторых он пока не знает, – нетерпеливо отозвался Имшаэль, продолжая колдовать над рамой. – О дверях, за которыми стена.
Он внезапно хихикнул.
– Но даже эту стену можно обратить проходом.
Смотреть на зеркало теперь было практически невозможно, начинала кружиться голова. Тягучие вязкие волны закручивались в водовороты, те обращались дырами куда-то в лиловую черноту и бездну – и желание оказаться как можно дальше отсюда было практически невыносимым.
И не менее невыносимым было желание шагнуть бездне навстречу.
Имшаэль как-то незаметно отступил в сторону и оказался за моей спиной; я успел увидеть лишь взметнувшуюся по стене зыбкую серую тень. Коротко сжал длинными сухими пальцами мое плечо – прикосновение обожгло, как раскаленным клеймом – и вкрадчиво шепнул:
– Выбор за тобой, Страж.
И чернота выплеснулась из зеркала и поглотила все.
Глава 4 – Серый, алый
Сперва мне показалось, что я ослеп.
Мир вокруг выцвел в серый – серой была земля, серым было тусклое солнце на таком же тусклом небе. Я видел разбросанные вдалеке серебряные огоньки, но кроме них не было ничего. Здесь жил туман, один туман; настолько плотный, что я едва мог различить что-либо на расстоянии нескольких шагов.
Страх разросся в груди тяжелым комом, я отшатнулся назад, судорожно пытаясь вспомнить, как это – видеть цвет. Черная рама зеркала-элувиана за моей спиной, я помнил, с другой стороны была инкрустирована золотом, и сейчас даже этого было бы достаточно, одного-единственного блика...
Но ровная амальгама под моими пальцами оказалась мутной и холодной. И такой же невзрачно-серой, как и все вокруг.
Я стоял один в мертвом мире, в котором не было ничего, кроме тумана. И дверь не собиралась выпускать меня обратно.
Зажмурившись, я обратился к последнему, что осталось.
...взываю, Старший...
Песня и воля во мне отозвались сразу, прогремели внутри торжествующим гимном силы. Задохнувшись, я запрокинул голову, жадно глотая каждую ноту. Судорожно втянул воздух, полную грудь, ощущая, как неохотно отпускают невидимые жгуты.
Цвет так и не вернулся, но серый обрел контрастность, и тени как будто стали глубже. Не тот мир, к которому я привык, но, по крайней мере, я больше не ощущал себя выброшенной на берег рыбой.
Есть определенные и весьма веские причины, почему обычным людям не стоит связываться с магией. Обычно это все имеет крайне нехорошие последствия.
Каменная тропа под ногами выглядела странно. Не удержавшись, я наклонился, потер один из мелких булыжников пальцами – ощущения были такие, словно это был не камень, а застывшая смола. Сорвал росшую из трещин травинку – та как будто хрустнула, ломаясь. И зазвенела мелодично и тонко.
Где-то в тот самый момент я очень отчетливо вспомнил предупреждения Садовника о волках.
Ох.
Я торопливо распрямился, на всякий случай еще раз оглянулся на потускневшее зеркало и осторожно шагнул вперед, в туман, ориентируясь на слабый блик света. Вряд ли волки, если они действительно здесь водятся, ощущают себя так же дерьмово. Если я хоть что-то понял из слов Имшаэля, я влез без приглашения на чужую территорию, и учитывая то, что я теперь знал о Фенрире, меня вряд ли мог ждать хороший прием.
Мне нужна была другая дверь. Дверь, которая вывела бы меня к Редклифу.
Оставалось придумать, как ее найти.
Туман был настолько плотным, что казалось, будто бредешь по горло в воде. Я шел, стиснув зубы и сосредоточившись на счете – шаг, еще шаг, еще. Пятьдесят шагов – и я дойду до другого зеркала; я уже мог различить выступавшие над пеленой очертания рамы. Исходящее от него свечение внушало слабую надежду на то, что магия элувиана еще жива. И если мне очень сильно повезет, это окажется та самая дверь, что мне нужна. И она согласится меня пропустить.
Что делать, если мне не повезет, я не знал.
Серебряный блеск был уже совсем близко. Решив, что, в случае чего, упредить удар мне все равно не удастся, я пошел быстрее, разгребая туман руками. И, наконец-то выбравшись из сизой пелены, с облегчением отряхнул ладони.
Это новое зеркало выглядело почти так же, как и то, через которое я прошел сюда, лишь поверхность его была словно затянута льдом. Лед стекал на землю, и изморозь искусным узором покрывала плиты. Но я, стоя на расстоянии двух шагов, не чувствовал холода.
Ну что же.
На всякий случай я еще раз без особой надежды огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь очевидной подсказки. И, ожидаемо ничего не увидев, набрал в грудь воздуха и шагнул вперед, приложив ладонь к зеркальной поверхности.
Лед обжег кожу невыносимым холодом, жадно вгрызся в плоть. От неожиданности и резкой боли я отшатнулся прочь, едва удержавшись от вскрика, торопливо выдернул из ножен кинжал. На серебре остался кровавый отпечаток – казалось, кровь разъедает лед.
И к нему потянулась рука, тонкая, с длинными изящными пальцами.
Потянулась с другой стороны.
– Фен’Харел допустил человека на Перекресток?
Я отступил еще на шаг, замер, готовый броситься, ударить и убить.
То, что отражалось в зеркале, не было мной. Лед пошел мелкими трещинами там, где осталась кровь, выцвел, и поверхность прояснилась, позволяя разглядеть невысокого худого мужчину со светлыми волосами до плеч. На первый взгляд ему было около сорока, серые глаза смотрели требовательно и остро.
Он был мне незнаком, но он был одет в одежды тевинтерского магистра, и плащ на его плече был заколот фибулой в виде алого дракона. Я узнал ее сразу, знак первой ложи венатори.
– Я Серый Страж, милорд, – глухо сказал я.
Он едва заметно вздрогнул и шагнул ближе, почти вплотную, прижавшись к стеклу обеими ладонями.
– Старший послал тебя?
Я кивнул. Он торопливо вскинул руку.
– Не говори мне о своей задаче, Страж – у Фен’Харела слишком много ушей. Но раз ты здесь, значит, Старший все еще сражается… хорошо. Значит, у этого мира еще есть надежда.
Зеркало вновь понемногу начало мутнеть; лед отвоевывал себе свое. Мгновение поколебавшись, я протянул руку вновь, сжал зубы – ощущения были такие, словно я держал раскаленные угли. Но в Вейсхаупте учили переносить боль; вестовых не хранила воля Старшего, а орлейские дознаватели знали о пытках не меньше тевинтерских и были не менее упорны. Нельзя было допустить, чтобы сведения попали к врагу, и свой порог я знал хорошо.
К счастью, сейчас я мог отделаться малой кровью.
– Ты теряешь время, Страж, – негромко сказал магистр. – Мне все равно не уйти отсюда, пока жив Фен’Харел.
Он мог лгать, конечно же.
Он мог быть таким же предателем, как и Павус, и разве у меня было право верить – особенно здесь, где сам мир был врагом? Я действительно терял время; мне надо было развернуться и спешить дальше, к следующему блику, надеясь на то, что, может, там откроется проход.
Но песня и воля во мне молчали.
И он тоже не отводил взгляда и не отнимал руки – нас разделяла лишь тонкая полоска льдистого стекла.
– Кто ты, милорд? – спросил я.
– Фейнриэль, – ответил он; торопливо, словно до конца не доверяя собственной памяти. – Фейнриэль, из первой ложи венатори. Мы искали способ перехватить контроль над Перекрестком из Тени, но во снах волк всегда сильнее человека. Он опечатал элувианы, и я больше не могу покинуть это место… впрочем, другим повезло намного меньше.
Он замолчал на мгновение, потом встряхнул головой.
– Но ты не сновидец… кто открыл тебе проход сюда?
Я сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за его спиной, но безуспешно. Туман серой пеленой плыл и там; создавалось впечатление, что ему одному не помеха ни раскаленный лед, ни зеркальная амальгама.
– Садовник по-прежнему служит Старшему, – ответил я. Голос все же сорвался, было очень больно.
Фейнриэль дернул плечом.
– Имшаэль никому не служит, и у него всегда свои цели. Доверять ему так же опасно, как доверять самой Тени. Старший всего лишь удобен ему; удобнее, чем Фен’Харел, в чьем мире ему не будет места, и удобнее, чем свободные народы, потому что они сейчас не более чем досадная помеха. Если Старший падет, Фен’Харел раздавит их как мошкару.
– Тогда почему они сражаются с нами? – хрипло спросил я. – Если ты говоришь правду…
– Правда проста, – с едва ощутимым раздражением фыркнул Фейнриэль. – Они отрекались от магии сотни лет, оставили от нее лишь слово, и даже этого слова они боятся как огня. Что они могут противопоставить тому, кто способен изменить само строение мира? Даже вся сила Магистерия – лишь детские забавы по сравнению с тем, что может Фен’Харел.
Я на мгновение прикрыл глаза, пытаясь уложить в голове новые знания. В отчаянном упорстве Ферелдена и Орлея мог быть лишь один смысл – надежда на то, что их враги измотают себя в сражении, и они смогут как-нибудь добить победителя, пусть даже ударив со спины. Впрочем, имеет ли смысл говорить о чести, если речь идет о будущем мира?
Ради этого призрачного шанса они отказались встать под знамена Старшего… и кто знает, может, это могло бы стать перевесом.
Впрочем, вряд ли войска свободных народов знали, против кого именно они сражаются. Это только Красный Генерал мог открыто позвать за собой на бой без надежды на победу.
И надежда, и победа пришли следом за ним.
– Хорошо, что здесь нет времени, – неожиданно тихо сказал Фейнриэль. – Или я уже потерял ему счет?.. Неважно. Страж, ты должен уходить, здесь тебе не справиться с Фен’Харелом и его людьми.
Багровые капли стекали из под моей ладони, выжигали во льду дорожки и замерзали, так и не достигнув земли.
– Я могу помочь тебе? – прямо спросил я. – Если нужно больше крови…
Я не знал, что я могу сделать для него. Я не был магом, и песня Старшего во мне молчала – а без нее я был слеп и глух во всем, что не касалось обычного клинка. Но просто бросить его здесь было слишком… неправильно.
-
-
07.12.2017 в 02:43-
-
07.12.2017 в 02:59-
-
07.12.2017 в 03:02-
-
07.12.2017 в 03:04-
-
07.12.2017 в 03:05-
-
07.12.2017 в 04:41Спасибо, автор, за этот невероятный, восхитительный текст!
-
-
07.12.2017 в 11:49Огромное спасибо за текст, давно такой годноты не попадалось.
-
-
07.12.2017 в 13:30Док БраунИмшаэль предупреждает - осторожнее с пространственно-временным континуумом хдддИ спасибо за выкладку и подборку заглушки (сорян, не знаю, кому конкретно надо спасибо говорить за это)), но она гладит меня неимоверно ) как астера пыталась не писать про золотой город в стопицотый раз, но — хдддд
Кротик мой любимый, большое спасибо!
спойлер